— Нет, нет, моя любовь, — утешал он ее. — Я был вынужден говорить неправду сыну, но мне ты должна верить.
Лили в изумлении оторвала мокрое от слез лицо от его плеча и посмотрела ему в глаза.
— Я не верю тебе… — вновь повторила она, но на этот раз ее слова звучали уже не столь уверенно.
— Однако я сказал тебе правду, — вздохнул он. — Еще одна ложь, которая мне простится. — Он кончиком мизинца стер слезинку с ее щеки. — Что еще мог я рассказать мальчику о матери, которой он не мог помнить? Что она была вечно недовольной окружающим женщиной, грезившей об изысканном обществе и не сумевшей обрести счастье в прекрасных горах Тосканы? Что она заливалась слезами в ту ночь, когда на свет появился Карло, боясь, что он будет всего лишь владельцем виноградников Росси в глухой провинции? Она молила Бога о дочери, чтобы баловать и нежить ее, чтобы дать ей воспитание, какое было у нее, и выдать замуж за человека, принадлежащего к высшему свету. Она никогда не брала на руки маленького Карло. Она не была счастлива и считала, что в этом виноват один я. Это мне следовало рассказать моему сыну?
Пораженная словами Витторио, с пылающими от стыда щеками, Лили смотрела в темные глаза Витторио. Как она могла не догадаться обо всем? Почему эта мысль не пришла ей в голову?
Раскаяние ее было настолько велико, что присутствие Витторио, перед которым она была так виновата, тяготило ее.
— Отпусти меня, — жалобно попросила она. — Мне необходимо побыть одной.
Лили медленно пошла к выходу. Господи, что она наделала, что в исступлении наговорила Витторио! Теперь он будет ее ненавидеть так же, как возненавидел свою жену.
Выйдя во двор, она без сил опустилась на грубо сколоченную лавку и закрыла лицо ладонями. Оглушенная, она не замечала ничего вокруг, — ни стола, за которым так любил работать ее отец, ни ярких цветов, росших вдоль стен, ни стоящей рядом с ней коробки, в которой копошились еще слепые котята, ни простирающихся до горизонта виноградников, бывших неотъемлемой частью духовного мира человека, которого она так любила…
Внезапно Лили почувствовала ласковые руки Витторио на своих плечах; стремительно встав, она прижалась к нему и разревелась у него на груди.
— О, Витторио, я была такая глупая, такая слепая, такая… — Она подняла наполненные слезами глаза. — И так люблю тебя, — добавила она.
На лице Витторио появилась улыбка блаженства, он поднял глаза к сияющему в небе солнцу и прикрыл веки, словно вознося благодарственную молитву к небесам.
— Наконец-то, — выдохнул он, — наконец-то она произнесла эти слова. — Витторио наклонил голову и с любовью взглянул в карие глаза Лили; из ее глаз катились слезы счастья.
— Ты мог бы догадаться об этом без всяких слов, — нежно сказала она. — Неужели ты только сейчас поверил в мою любовь?!
Он засмеялся.
— Нет, я понял, что нам суждено быть вместе еще при первой нашей встрече. Только ты дала мне испытать полное счастье, и я был в отчаянии, когда после ночи нашей любви проснулся и увидел, что тебя нет рядом. А мне так много хотелось тебе сказать…
— И, увидев меня за домашними делами, ты почувствовал себя отвергнутым, — рассмеялась Лили. — Но я была в смятении после случившегося: я так любила тебя, но боялась, что ты не испытываешь чувств, подобных моим… И я замкнулась, потому что не хотела, чтобы мне причинили боль.
— И я тоже замкнулся!.. Что за парочка идиотов! Но теперь все стало на свои места. — Витторио поцеловал Лили, и ее последние сомнения рассеялись, словно морок. Он действительно любил ее, она чувствовала это по нежности его поцелуя, по биению его сердца, по жару его тела.
Когда наконец их губы разомкнулись, Лили шепнула:
— Но ты ведь знал, что я люблю тебя?
Ей хотелось знать о нем все в мельчайших подробностях, знать о его сомнениях и страхах, чтобы еще раз убедиться, что он по-настоящему любит ее.
— Ты знал, и поэтому послал Карло помогать мне укладываться, поэтому был так жесток и обманывал меня, и… так хитрил. Но, Витторио, как же ты узнал, что я так сильно тебя люблю?
Лили неотрывно смотрела в глаза Витторио: в них ясно читалась вся глубина его чувств.
— Я знал, Лили, что нам сама судьба предназначила быть вместе.
— Любовь, рожденная на небесах? — поддразнила его Лили, и озорные искорки загорелись в ее глазах.
Витторио стал серьезным, а глаза его — печальными.
— Нет, она родилась не на небесах, — сказал он мягко, — а на земле, она дитя двух людей, которые так хотели, чтобы мы были счастливы.
Лили наклонила голову и озадаченно посмотрела на него. Его теплые, сильные руки нежно обнимали ее. Теплый воздух вокруг них был наполнен жужжанием пчел и сладким запахом спелого винограда.
— Одним из этих людей был твой отец, Лили. Он мечтал, чтобы ты жила здесь, он хотел поделиться с тобой всем, что стало ему так дорого, чтобы ты любила эти холмы, покрытые виноградниками, так, как любил он.
— И я оправдала его надежды, Витторио. Мне так не хотелось уезжать отсюда. И самым дорогим подарком отца стал для меня ты… Но, Витторио, ты сказал, что нашими добрыми гениями были двое?..
В этот момент Лили почувствовала легкое дуновение ветерка, словно кто-то ласково потрепал ее по голове, и ее охватило странное ощущение, что они с Витторио не одни здесь, в этом прогретом итальянским солнцем дворике: что-то умиротворяющее было разлито в воздухе, какие-то флюиды, которые оберегали их. Лили ждала ответа.
— Эмилия, — наконец прервал затянувшееся молчание Витторио.
— Эмилия?
— Да, дорогая, Эмилия. Ты сказала, что я обманывал Карло, уверив мальчика, что она и Хьюго — его дедушка и бабушка, но…
Лили вопросительно смотрела на него, ожидая объяснений, и вдруг все поняла.
— Продолжай, — прошептала она.
— Все так и есть, — сказал Витторио. — Эмилия — моя мать, а Хьюго был ее мужем…
Глаза Лили, уже совершенно просохшие от слез, лучились от счастья. Она должна была догадаться. Привязанность Витторио к старой вилле, его любовь к Хьюго. Отец, конечно же, знал, что Витторио будет заботиться о своей матери, если с ним что-либо случится, и поэтому оставил дом своей дочери. Дар его любви в награду за годы разлуки.
Витторио поднял руку и поправил прядку ее рыжеватых волос, от порыва ветра спустившуюся на лоб.
— Ты рада этому? — неуверенно спросил он.
— О, да, — засмеялась она. — Я просто счастлива, Витторио. Но, значит, мой отец и твоя мать были женаты?
— Очень недолго, — сказал Витторио. — Твой отец был разведен, а деревенский священник неодобрительно относился к повторным бракам; кроме того, для Хьюго и моей матери это было безразлично, — их любовь не нуждалась в фиксации ее на бумаге, но потом твой отец решил все оформить по правилам, и они поженились во Франции.
Лили глубоко и удовлетворенно вздохнула.
— О, Витторио, я так этому рада. Слава Богу, все прояснилось, и я наконец-то могу чувствовать себя дома. Ты помог мне разрешить многие мучившие меня вопросы: о твоих часто необъяснимых для меня поступках, о том, почему ты не хотел, чтобы я продавала виллу, об отношениях между отцом и твоей матерью. Но, Витторио, почему же ты сразу не рассказал мне, что Эмилия — твоя мать?
— Я думал тогда, что тебе и так придется здесь многое пережить, многое понять, ко многому привыкнуть. Расскажи я тебе, что Эмилия — моя мать, это только осложнило бы твои переживания. Я хотел, чтобы ты сама приняла решение, полюбила эту землю так, как любили ее твой отец и Эмилия, чтобы ты открыла здесь для себя то, что обрели они.
— Так все и случилось, но мне порой бывало очень тяжело… — Лили перевела дыхание. — Мне никогда и в голову не приходило, что я, в сущности, так одинока, пока не полюбила тебя. Я ревновала тебя к твоей жене, завидовала твоей долгой дружбе с моим отцом, а когда увидела портрет Эмилии, то испытала чувство жестокой ревности и к ней. Мне так захотелось, чтобы и в моей жизни было то, чем одарил Бог Эмилию и отца…
Витторио крепче прижал ее к себе.
— И я мечтал о том же; и в тот же день, когда ты приехала сюда и вышла из пыльного «фиата», я сразу понял, что мое казавшееся несбыточным желание может осуществиться. Я уже рассказывал, что до твоего приезда у меня было предубеждение против тебя, но в тот момент я понял, что, возможно, ошибался.