Гиббон не нашел в себе сил даже на вздох облегчения, когда Элис закончила его укутывать, защищая одеялами от солнца. Он старался воспользоваться передышкой, чтобы собраться с силами, насколько это было возможно. К счастью, Элис не спрашивала, в какую сторону им следовало ехать. «Наверное, и так знает», – подумал Гиббон со вздохом облегчения.
Прошло еще какое-то время, и Элис тоже начала испытывать пагубное воздействие солнца. Однако ей повезло – вскоре она нашла укрытие; правда, это была не пещера, куда она направлялась, а заброшенный каменный сарай – из тех, что, как считалось, строили когда-то древние обитатели этих мест. К счастью, сарай был совершенно незаметен между деревьями – настолько неприметен, что она едва не проехала мимо.
Ей удалось ненадолго привести Гиббона в чувство, так что он, спешившись, сумел сам войти в сарай. Но, едва переступив порог, он рухнул на пол, лишившись последних сил. Элис тотчас же оттащила его в самый темный угол, затем сняла с лошадей седла, а самих животных привязала неподалеку, под сенью деревьев с раскидистыми кронами.
После этого она расстелила на полу одеяло и уложила на него Гиббона. Но тот даже не очнулся – видимо, ему совсем было плохо. Элис раздела его и промыла раны, проклиная Охотников за каждый синяк и каждую ссадину, что они оставили у него на теле. Она уже собралась приложить ухо к его груди, дабы убедиться, что он все еще дышит, но в этот момент Гиббон открыл глаза. Губы его шевелились; он явно пытался что-то сказать, но Элис не могла расслышать ни слова. Наклонившись, она приложила ухо к его губам и наконец-то услышала его тихий шепот:
– Кровь, нужна кровь…
Тут глаза Гиббона снова закрылись, и Элис в ужасе сказала себе: «Но ведь мне давно пора к этому привыкнуть. Ведь тот же голод и та же жажда крови время от времени просыпается во мне. Вероятно, этот голод – неизбежный спутник моей жизни, так что ничего с этим не поделаешь».
Элис взглянула на Гиббона и вдруг поняла, что сейчас от нее требовалось. Но она понимала и другое: если она позволит ему напиться ее крови, то тем самым свершится нечто большее, чем акт исцеления. Элис инстинктивно чувствовала, что это будет еще и акт близости…
«Ах, о чем ты только думаешь?» – мысленно упрекнула себя Элис. Она прикоснулась ко лбу Гиббона и невольно вздрогнула. Лоб был холодным, словно она прикоснулась к трупу. Элис положила руку ему на сердце. Сердце билось, но медленно: казалось, еще немного, и оно остановится.
Она понимала: Гиббон должен напиться ее крови. Да, должен, потому что выбора не было. Он находился сейчас на волоске от смерти. Но даже если бы не раны, то он все равно бы нуждался в крови, чтобы восстановить силы. А силы сейчас были очень нужны. Ведь они не могли себе позволить слишком долго отсиживаться в безопасном убежище. Им следовало отвлекать на себя Охотников, чтобы обезопасить детей, отправившихся в Камбрун с братьями Гиббона. Да и самим им не выжить, если они не будут переходить постоянно с места на место. Стоит дважды провести день на одном месте – и Охотники их перебьют. До сих пор у них с Гиббоном все складывалась довольно успешно именно потому, что они нигде не задерживались подолгу. И еще ее терзало предчувствие: ей казалось, что она будет очень горевать, если Гиббон умрет, если он погибнет из-за того, что она из трусости не даст ему напиться крови…
Элис сделала глубокий вдох и прокусила вену у себя на запястье. Затем чуть приподняла голову Гиббона, чтобы он не подавился, глотая кровь, и приложила свою кровоточащую руку к его губам. Несколько мгновений губы Гиббона оставались холодными и неподвижными, и кровь стекала по его подбородку. «Неужели я опоздала?» – в ужасе подумала Элис. Но тут Гиббон вдруг поднял руку и, ухватив ее кисть, прижался губами к ранке на запястье.
«Он пьет, пьет!» – мысленно воскликнула Элис. И в тот же миг на нее нахлынуло чувство, очень похожее на похоть. Грудь ее мгновенно набухла, а соски отвердели и даже чуть-чуть заболели – их словно пощипывало. Но более всего ее начал тревожить жар между ног; причем этот жар с каждым мгновением усиливался, а лоно внезапно увлажнилось. Тихо застонав, Элис едва не выдернула свою руку, и Гиббон, словно почувствовав, что у нее на уме, еще крепче сжал ее запястье. Наконец напившись, он лизнул ранку – и тут же снова потерял сознание.
Какое-то время Элис боролась с желанием сунуть руку между ног и поласкать себя там. Собственные ощущения ошеломили ее, и она, глядя на свое запястье, в замешательстве спрашивала себя: «Неужели это действительно похоть?» Каллум был ее первым и последним мужчиной, но он жестоко надругался над ней. И после этого Элис решила, что уже никогда не сумеет почувствовать влечение к мужчине. Более того, до встречи с Гиббоном она ни разу не целовалась с мужчиной – ведь Каллум не утруждал себя поцелуями.