«Теперь — о возвращении. Ровно через десять дней в городском аэропорту приземлится борт двенадцать-сорок три, он придет за вами в любую погоду при любой обстановке, кроме, конечно, «ракетного забора» вокруг города. Встанут они где-нибудь подальше от глаз, в сторонке, но в полной готовности к взлету, думаю, поблизости от резервной полосы. Какая это будет машина — рейсовый лайнер, штурмовой вертолет или еще что-то, — я пока и сам не знаю, ориентируйтесь только по номеру. Но экипаж будет знать вас в лицо, вас и только вас, никого больше на борт не возьмут, будь там в этот момент хоть папа Римский, хоть сам Верховный. Срок ожидания — сутки с момента прилета. Вам надо успеть, иначе придется выбираться своим ходом, а это чревато разными приключениями, да и опозданием в легион, чего хотелось бы избежать, опять-таки из соображений секретности».
Триарий, впервые за все время пребывая в квартире, поднялся на ноги, оказавшись при этом побольше, чем на голову, превосходящим в росте гастатов. Внимательно оглядев разноцветными глазами мальчишек, привычно одернул фрак, кажется, едва заметно вздохнул и закончил:
— Уйдете минут через десять…
— Брат-триарий, — остановил его поворот к дверям на полушаге вопрос Олигарха. — Скажи, если не секрет, как ты сделал это?..
И гастат многозначительно обвел рукой пространство вокруг себя. Старший догадался, о чем его спрашивают, в ту же секунду и коротко, душевно рассмеялся.
— Уголек, включи лампочку, — попросил он по-прежнему стоящего у выхода капрала. — Теперь — смотрите.
Триарий приподнялся на цыпочки у самой стены, вытянул руку, подцепил за невидимый уголок яркое, молочно-белое сияние и… за пару секунд свернул мгновенно угасшую широкую длинную ленту в маленький рулончик, который деловито положил в карман брюк.
— Только и всего, обыкновеннейшие чудеса техники, — добавил на прощание триарий, покидая комнату.
Немного помолчав после его ухода, Олигарх хмыкнул в кулак и прокомментировал:
— А спросонок, да с похмелья действует сногсшибательно…
— Да какое тут похмелье, — махнул рукой Котяра, вставая на ноги и сладко потягиваясь. — Выпили-то совсем чуть-чуть…
— Это из тебя Машка весь хмель выжала, — усмехнулся Уголек. — Ну, что? прибираемся и — на вокзал?..
— Да уж, бардак в борделе оставлять не годится, — сказал Олигарх под дружный смех: «Ну, ты, Олли, как сказанешь, так сказанешь…»
Казарменный порядок в маленькой квартирке профессионалки гастаты наводить, конечно, не стали, но пустые бутылки, использованные презервативы, обертки от деликатесов и баночки из-под майонеза подобрали и упаковали в один из пакетов, принесенных с собой из магазина, чтобы по дороге выбросить. Аккуратно застелили постель, запихнули в обшарпанный холоднильничек недоеденное и недопитое, Котяра расщедрился и даже сполоснул под холодной водой посуду. Огляделись перед уходом: теперь в квартирке на первый взгляд ничто не напоминало о бурной ночи, проведенной Машкой в компании трех мужчин.
— Ну, что, на вокзал? — зачем-то спросил Кот, переминаясь с ноги на ногу перед стартом.
— И по дороге — в книжный, — уточнил Уголек.
— Хочешь взять что-нибудь, чтобы не скучать в поезде? — съязвил Олли.
— Хочу взять карты Шейлока, или хотя бы туристические схемки, — ответил капрал. — А в поезде, думаю, нам скучать не придется…
— Ну, если обещанная рыжая окажется такой же энергичной, как Машка, тогда — точно, — засмеялся Олигарх.
— Это для Котяры развлечение, — не согласился с ним Уголек. — А мы попробуем хоть по бумажке на городок посмотреть и немного подумать…
— А чего на него смотреть-то? — нахально заявил Олли. — Бывал я в этом Шейлоке, провинциальный курортный городишка…
— Тебе тогда сколько хоть годков-то было? — спросил Уго. — В штанишки, небось, еще писался?
— Мало-немало, но почти пять было, — согласился с замечанием товарища Олигарх. — Но ведь еще в «учебке» всегда говорили — детская память самая цепкая…
— Ну, вот и проверим…