Кое-как перетерпев пару месяцев до принятия присяги и отправки в полевой лагерь, ставший незаметно заводилой их маленькой компании, Флэт не выдержал. Добило его полное отсутствие водопровода, канализации и ежедневное рытье окопов, желательно — полного профиля. К тому же, по резервной, вроде бы, дивизии среди нижних чинов поползли упорные слухи, что в ближайшие недели их бросят под удар бронетанковой группы прорыва имперцев, и живут они на белом свете пока, только благодаря нерасторопности командования противника. О том, что закаленные имперские вояки пройдут через строй новобранцев, наматывая на танковые гусеницы выдавленные человеческие кишки, как нож сквозь масло, говорить никому не приходилось, это и без слов понимали все.
Решивший, что вместо подвигов, наград и денег, о которых втайне мечтали все добровольцы, им подсунули грязь, землекопство и бесславную гибель, Флэт быстренько уговорил своих товарищей по несчастью, и однажды ночью они плотно набили солдатские вещмешки консервами с продсклада, прихватили табельные штурмовые винтовки, хоть старенькие, но исключительно надежные, по три магазина с патронами на брата и — ушли из лагеря. Сперва — куда глаза глядят, но через несколько часов безумного шляния в темноте, перед рассветом, задумались. Идти домой, не приходилось и мечтать, если не задержат на железнодорожной станции, то непременно выловят по адресу проживания, после чего — в лучшем случае — вернут в часть, а то и просто посадят в тюрьму.
Тогда Пентюх, ленивый и малость неповоротливый, за что и прозванный так обидно, вспомнил, как в детские годы не раз и не два выезжал с родителями в Счастливую Бухту. Денег в их семье постоянно не хватало, потому и жили они не в санаториях или гостиницах у моря, а снимали комнатушку в далекой от побережья деревеньке у самого подножия невысоких, но крутых и обрывистых гор. Там, среди скал и зарослей неизвестных ему мелких кустов, Пентюх и обнаружил уютный довольно обширный грот, в котором проводил все свободное от родительской опеки время, воображая себя то индейцем, то Робин Гудом, то отважным путешественником, исследователем диких стран.
— Всего-то верст двадцать отсюда, — уверял он приятелей. — Пройдем своими ногами за день, к вечеру устроимся со всеми удобствами, пересидим до конца войны, а потом про нас уже никто и не вспомнит…
Верст оказалось совсем не двадцать и даже не тридцать, и до места злосчастные дезертиры, таившиеся в придорожных кустах от каждого встречного, добрались лишь на третий день пути. Зато расписанный Пентюхом грот и в самом деле превзошел самые смелые ожидания: размерами, пожалуй, с типовую трехкомнатную квартирку, сухой, относительно чистый, без летучих мышей и прочей животной нечисти. Совсем неподалеку протекал чистый, хотя и жиденький ручеек, решая таким образом проблему с питьевой водой, а неделями не мыться бывшие солдаты уже привыкли за краткое время своей добровольной службы. Оставалось теперь лишь обустроиться, придумать, где добывать пропитание и — ждать.
Вот об этом — еде, еде и еще раз еде — и думали греющиеся под ласковым солнышком Пентюх и Зигатый, ожидая ушедшего «на охоту» к деревеньке своего вожака. Поглощенные голодными мыслями дезертиры приметили возвращающегося Флэта — и то, что он карабкается по склону горы к гроту не один — едва ли не в двадцати саженях от своего убежища. Подгоняя игривыми, но от этого ничуть не менее сильными толчками в задницу стволом штурмовки, вожак вел перед собой перепуганную девчонку, в измазанной землей длинной юбке и слегка порванной серо-голубой блузке.
— Вот, братва, я вам бабу привел, — гордо, ожидая в ответ восхищения и слов благодарности, заявил Флэт, очутившись, наконец, на маленькой площадке перед входом в грот.
— Зачем? — удивленно раскрыл рот Пентюх и тут же получил шутливый удар кулаком в бок от Зигатого.
— А ты не знаешь, зачем бабы нужны? — засмеялся вожак, в очередной раз подталкивая девчонку. — Будет нам жрать готовить, а то я уж утомился посуду мыть, будто из армии и не уходили… ну, и постирает бельишко, пора бы уже, воняем, как стадо козлов… а ночью — сообразим, как её использовать…
— Чур, я первый, — загоготал обрадовано Зигатый.
— Ты не первый, и даже уже не второй, — ухмыльнулся Флэт, слегка разочарованный отсутствием внешнего признания его заслуг товарищами.
Наши дни
Прождав без малого полтора часа после отправления автобусов и в очередной раз подивившись прозорливости деда, уверенно утверждавшего, что исчезновения одного из экскурсантов никто не заметит, важно лишь не «внедряться» по дороге ни в чьи компании, Тавр выбрался на пустынную смотровую площадку, ушел чуть в сторонку от прямого взгляда на темнеющий зев Грота и полез наверх, безжалостно пачкая разноцветную, яркую одежду о камни.