Книги, свитки, непереплетенные рукописи громоздились в хаотическом изобилии. Коегде бумага начинала осыпаться от прикосновения пальцев Рола. Другие были изготовлены из более прочного вещества. Писчая бумага, перья, чернила дюжины цветов, воск для печатей. Сосуды с чемто, напоминающим кровь, образчики, хранимые в банках, полусобранные скелеты неведомых зверей. И наконец, лампа, в которой осталось немного масла. Рол зажег ее несколькими ударами огнива, робкое пламя прикоснулось, трепеща, плетеного фитиля и удержалось на нем. Когда свет стал сильней и Рол вернул на место прозрачный колпачок лампы, его сверхъестественное ночное видение покинуло его, теперь возможности его глаз были такими же ограниченными, как у Рауэн.
– Вот оно, хранилище тайн, – прошептала Рауэн. Кажется, она была разочарована. – Похоже на кладовую в доме старика.
Они зажгли с полдюжины ламп и свеч, и помещение с галереей осветилось во всю длину. И распили они полграфина приличного портвейна, передавая друг другу единственный хрустальный стакан, который держал здесь Пселлос. Осушив его в последний раз, Рауэн разбила стекло об пол и затоптала обломки пяткой. Затем настояла на том, чтобы смазать обожженную руку Рола оливковым маслом и перевязать ее полотном, оторванным от ее рубахи. И вот, отдохнув и подкрепившись, парочка принялась перерывать содержимое комнаты.
– Я даже не знаю, что здесь ищу, – посетовал Рол. – Боги! Какой он был свиньей там, где не имелось служанок, чтобы за ним прибирать.
– Древний Уорик, – сообщила ему Рауэн. – Я не умею это читать, но узнаю, когда вижу. Взгляни, эти знаки напоминают руны, но их надо читать с севера на юг, а не с запада на восток. Можно принять это просто за красивый узор.
– Пселлос знал язык Старшего Племени? – спросил Рол.
– Отчасти. В любом случае он так говорил. Он был из Голиада, не забывай. А говорят, есть скалы в пустынях, где до сих пор сохранились его следы. Будь то на пергаменте, как здесь, или на грифельных досках. Если бы Древние писали на бумаге, все давнымдавно пропало бы.
– Зачем искать написанное на языке, который у нас нет надежды понять?
– Ктонибудь и гденибудь поймет, и если мы найдем десять строк первоначального Уорика, это бесценно. Сомневаюсь, что в мире сохранилось достаточно, чтобы составить торговый каталог.
Груды книг падали, когда они продвигались. Немногие на гаскарийском: «Грамматика древних символов», «Алхимия крови» и даже «Указания по плаванию в Северном Море Неверных Ветров. Но большая часть на языках, которых Рол не знал. Он устал задолго до Рауэн и начал шарить по шкафам, оценивая содержимое банок. Постучав по стенке одной из них, он уловил внутри внезапное движение и закричал:
– Рауэн!
На освещенном лампой столе жидкость смотрелась как яркий кармин, вроде артериальной крови. Но она не была непрозрачной, и чтото извивалось внутри, то и дело постукивая по стеклу. Рауэн осторожно подняла крышку и слишком быстро даже для нее с ее ловкостью нечто блестящее выскочило наружу и с влажным шлепком приземлилось на столешнице. Рол обнажил саблю и попытался ударить, но сверкающее острие вошло в дерево, а неведомое существо успело отпрянуть.
– Нет, оставь в покое, – велела Рауэн. И положила руку на рукоять сабли Рола.
– Значит, ты меня убил, – произнесло неведомо что. Вполне узнаваемым голосом: голосом Михала Пселлоса.
Они попятились с разинутыми ртами.
– Ах, мои отважные убийцы, моя славная парочка забияк. Какая картина.
Существо было самое меньшее в фут высотой, пучащийся мешок блестящих мышц и крепких сухожилий, дышащий и подергивающийся жизнью. В его сокращениях был неуклонный ритм, и в полной эха тьме они услышали мерное движение жидкости под этой оболочкой.
– Пселлос? – хрипло спросил Рол.
– Часть его. – Создание выпускало шарики крови из крохотных отверстий, и вместе с ними наружу исходил глубокий и хриплый голос, похожий на голос человека, набравшего воды в легкие.
– Я его сердце, то, которое некогда разгоняло по его телу кровь, пока он не нашел способ поместить меня сюда. Так сказать, ради безопасности. И пока я существую, жив в той или иной форме Михал Пселлос. – Дрожащие усики выступили из плоти, точно обрубленные концы потрохов, и осторожно постучали по столешнице. Рол боролся с нарастающим в нем омерзением, с жаждой немедленно уничтожить эту отвратную вещь.