– Постойка немного, – сказала Мириам, воздев одну костлявую ладонь. – Тебя мы знаем, Галлико, но кто с тобой? Что за бродяг ты подобрал в пути? Где старина Вудрин и прочие с «Гадюки»?
Лицо Галлико замкнулось.
– Все мертвы. Эти двое мои друзья. Один сынок Матуу Крида, другой мореход с Деннифрея. Они спасли меня, когда «Гадюка» разбилась. Но бьонарцы спалили их корабль, вот мы и пошли через Горторов Стол, чтобы попасть сюда.
Люди позади Мириам загомонили. Ее глаза расширились.
– Вот как? Бьонарцы весьма оживились в последнее время. Слова Галлико для меня достаточно. Идемте, добро пожаловать в Ганеш Ка.
Мириам оставила прочих у стены и повела путников вниз по склону в собственно город. Теперь повсюду вокруг Рол слышал несметное множество голосов, но, кроме Мириам и ее ребят, не увидел и признака местных жителей. Подняв голову, он увидел, что в башнях над ними горят бесчисленные огни, но только со стороны суши. На восток смотрел лишь гладкий камень. Сами улицы были пустующим лабиринтом, особенно оттого, что окружавшие их здания устремлялись в небо. Ближайшие к ним сооружения возвели позднее, кладка их и в сравнение не шла с великолепной кладкой башен, и все вокруг завалило рассыпавшимися камнями, большими и малыми, цельными и разбитыми. Рол заметил, что Мириам пристально сморит на него, когда опустил глаза от башен. Она с мгновение холодно смотрела глаза в глаза, затем отвела взгляд.
– Пойдем на площадь. Там сегодня большое сборище, ибо «Проспер» Артимиона только что объявился и выглядит так, словно Ран воспользовался им вместо зубочистки. Могу добавить, вы не единственные, кому недавно досталось от имперцев. У наших причалов сейчас «Альбатрос» и «Ласточка». Прибыли сюда с разодранными парусами, поджав хвосты, двенадцатифунтовые ядра катаются по шпигатам. Они не будут годны для выхода в море ранее летнего солнцестояния.
– У этого побережья становится людно, – заметил Галлико.
– Ага. Нынче ночью самые слабые духом и немощные телом встанут на дыбы, помяните мои слова. Чтото затевается во дворцах этого мира. И коекто хотел бы выместить на нас свои обиды, им это проще.
– Как давно вы здесь? – спросил Рол Мириам.
– С тех пор как корабль моего капитана захватил Артимион на «Морском Змее». Десять лет назад. Благослови Господь этот старый бриг, он теперь на дне.
– Я обо всех. Как давно Ганеш Ка стал пиратской гаванью?
Мириам резко остановилась и оглядела Рола сверху вниз.
– Этот твой друг с холодными глазами горазд на оскорбления, Галлико. – Поднялся мушкетный ствол. Ее глаза были ореховые, жаркие и сверкающие.
– Он еще учится, Мириам, – успокоил ее полутролль, мягко отводя дуло мушкета. А Ролу объяснил: – Здесь, в Ка, не любят словечко «пират». Мы приватиры, если нас надо както называть.
– Прости, я ошибся. – Он выдержал взгляд Мириам, недолгий поединок воль завершился примирением. Она улыбнулась.
– Что бы ты о нас ни думал, дружок, ты теперь один из нас, по нраву тебе это или нет.
Они двинулись дальше под гору.
– Лет эдак двадцать пять прошло, – пояснила Мириам, – с тех пор, как мы, пираты, наткнулись на этот древний памятник. Насмешка судьбы в том, что, как я слышала, основал все это бьонарец, имперец, бежавший от соперников.
Перед ними возник вход в подземелье, каменные ступени вели вниз, огонь горел гдето на темном дне. Мириам простерла руку и оперлась о мушкет.
– Входите.
Рол насчитал шестьдесят ступеней. У подножия лестницы начиналась широкая пещера под резным сводом не менее пятидесяти фатомов ширины и тридцати футов высоты. Огонь горел в очагах на возвышениях посреди этого пространства. И повсюду вокруг двигались сотни людей. Воздух был душным и теплым, полным духа скученных людских тел и очажного дыма, а еще жарящегося мяса. Ролу защипало глаза, дышать оказалось почти невозможно после холодного чистого воздуха окрестных высот.
– Площадь, – торжественно объявила Мириам. – Или так мы ее зовем. Боги ведают, для чего ее использовали Древние. Кажется, тем нравилось, когда у них камень над головой, в любом случае. Ешьте и пейте в свое удовольствие: «Проспер» приволок сюда барку с вином Купеческого Союза, прежде чем самого его покалечили имперцы. И у нас сейчас пятьдесят тонн этого добра, лучшее оксьеррское, какого можно пожелать. Я скажу Артимиону, что вы здесь.