Ругань тут же стала громче и забористее. Антон на всякий случай обошел их стороной. Не хватало еще под раздачу в чужой ссоре попасть. Особенно, когда за вилы схватились. Из дома выбежала женщина с побелевшим лицом.
— Вы чего разорались? Ленка из-за вас рожать надумала! За врачом надо ехать!
Казаков услышал заветное слово “ехать”, ускорил шаг и подошел к женщине.
— Подскажите, пожалуйста, далеко отсюда до трассы Е сто один? Я в лесу немного заблудился, мне бы обратно к машине выйти. Может, добросит кто? Я заплачу.
Женщина посмотрела на него с усталым раздражением и — что самое страшное — узнаванием.
— Тоха, иди отсюда, а… Вот вообще не до тебя.
Антон уставился на нее с неприкрытым изумлением. Изнутри скребся противный страх. Что-то все-таки произошло, а он не понимал. Он разозлился.
— Да вы, блядь, сговорились?! Какой Тоха, о чем вы все вообще? Я вас всех в первый раз вижу! — зло сказал Казаков и отошел назад, словно сумасшествие местных могло и его заразить.
Перед глазами снова потемнело — как в лесу. Антон почувствовал, что его сейчас или стошнит, или он в обморок грохнется прямо перед этими придурками. В звенящем мареве его подхватили под руки и куда-то отвели.
— …посиди тут, Тош. Перегрелся что ли?
Кто-то побрызгал ему на лицо водой и дотронулся ладонью до лба. Его снова взяли под руки и куда-то повели. У Казакова не было сил сопротивляться. Он бултыхался в омуте слабости и беспомощности, а страх и злость упрямо тащили его на дно. Из разговоров он выхватывал отдельные слова — какой-то Ленке поехали за врачом, у кого-то вызывал опасения мост, и где-то все еще ругался мужик из-за испорченной бочки. Антон все-таки отключился. Когда он открыл глаза, обнаружил себя лежащим на старой, пружинной кровати. На тумбочке он увидел алюминиевую кружку с водой. Прежде, чем успел задуматься, кто и зачем ее принес, Казаков залпом выпил воду. Стало немного полегче. Голова раскалывалась, как после теплового удара. Он с усилием сел в кровати. Может, и правда перегрелся? Перенервничал. Хотя было бы с чего. Людей он нашел — все лучше, чем по лесу блуждать. Сейчас разберется, найдет транспорт и вернется к машине. Потом вместе с Сашкой сходят ружье и вещи поискать. Санек наверняка весь издергался, куда его бедовый попутчик провалился.
Кровать звучно скрипнула, когда Антон встал на ноги. Немного покачивало. Воды бы еще хлебнуть. Он осмотрелся. Маленькая комнатушка выглядела чужой и знакомой одновременно. Казаков подошел к столу возле окна. Его внимание привлекла рамка с фотографией. Все здесь было старое, как прямиком из СССР подъехало, а рамка — новая. Антон присмотрелся и от страха выронил кружку. На фотографии он увидел себя и двух незнакомых людей — мужчину и женщину. Казаков дрожащими руками взял рамку. Точно он. И одежда его. Белая футболка и красная рубашка в клетку. Только он их сто лет не надевал, и точно не фотографировался с этими людьми. Он перевернул фото, и мир окончательно ушел из-под ног. “Любимые мама и папа, вечная память”. Написано его почерком. Антон очень быстро поставил рамку на стол. Та покачнулась и с глухим стуком упала на стол. Казаков тоже пошатнулся, обхватил себя руками и застыл возле стола. Потом рванулся к покосившемуся шкафу, распахнул дверцу и остолбенел. На вешалках болтались его вещи. Тоже старые, но его. Он признал походную куртку, пару футболок. Внизу ютились покрытые пылью беговые кроссовки. Казаков попятился назад. Да нет же! Он в Москве живет, а не в деревне. Всех этих людей он в первый раз видит. И тех, что на фото, тоже. Его мама и папа живы и здоровы. Закралась мысль — может, он в кому впал? Может, они с Сашкой на машине кувыркнулись, и он бредит? Да ну нет, так не бывает. Кома это кома, сознание отключилось и все.
Антон в ступоре вышел на улицу. Со стороны леса шли три молодые девушки.
— Смотри-смотри, а вот и твой жених тебя караулит, — сказала темноволосая и с веселой улыбкой на него посмотрела. — Ну что же ты, Тоха, без цветов?
Другая девушка, со светлыми волосами и в синем платье, толкнула ее локтем.
— Не надо его дразнить, сколько раз говорила? Он же не виноват, что такой.
Антон уже не удивился, что он снова для всех какой-то Тоха. Деревенский дурачок. Он молча прошел мимо. Там от наткнулся на мужика, который спорил с дедом с вилами.
— В какую сторону отсюда Е сто один? — спросил он.
Тот посмотрел на него с досадливым удивлением.
— Какая еще Е сто один? Тут такой отродясь не было. Иди-ка ты кому-нибудь другому мозги делай.
Казаков похолодел.
— Да как же, блядь, не было?! — зло прошипел он. — А из Москвы сюда на чем по-твоему можно доехать?
— Из какой Москвы, болезный? До Москвы отсюда тыщи четыре километров, — снисходительно сплюнул мужик. — Кто-то глобус пропил, а ты мозги растерял.