Ему не доставляет удовольствия раскрывать её, но сейчас он переступает собственные ощущения.
— Прародитель — сильнейшая за всю историю нежить. У него есть разум и жгучая ненависть к белым магам. И появился он задолго до начала войны с некромантами. Даже я не уверен, для чего ему нужны последователи. Разум Прародителя слабеет, мне всё сложнее его понимать. Он начинает действовать инстинктивно, а его сила выходит из-под контроля. Я видел, как двадцать три выбранных мага корчились в агонии его Дара, пока не затихли. Некоторых из них убил я сам, троих некромантов, что разделяли мои взгляды, уничтожил Орден. Эта страшная сказка не закончится счастливо.
— Поэтому ты прячешься от него в королевстве? — догадывается девушка. — Одна из легенд рассказывает про благословлённую небом девушку. Во время войны она вознесла молитву и одарила светом эти земли. По силе они равны пустоши.
«Когда-то были», — мысленно замечает Хаи.
Апостол старается не шевелиться, чтобы не потерять контроль над аурой и не причинить вред девушке. Знание того, что её лучше вовсе не подпускать близко, не уменьшает желания прикоснуться к ней. Он осторожно наклоняет голову, прислонив подбородок к макушке послушницы.
— Маги Ордена и инквизиция работали над улучшением барьера долгое время, — всё же отвечает чёрный маг. — Однако не секрет, что пустошь переполнена ненавистью и уже ничто не может сдержать её. Сейчас исследования основаны на разработке заклинания для уничтожения существа, по силе равного богу.
Не дослушав разговор и побежав сюда, послушница хотела услышать ответ. И теперь, представив, что было бы, останься она там, едва сдерживает горестный вздох.
— Неужели... грядёт новая война? Ты не встанешь на сторону Прародителя?
Шиоре тревожно прижимает руки к груди. Сердце бьётся чаще от осознания, что вскоре всё может измениться. Услышь она о начале войне от смотрителей храма, испугалась бы и стала искать способ сбежать, чтобы никто не смог узнать её секрет. Из уст же чёрного мага это звучит, как утомительная констатация факта, не более. От движения полы накидки смещаются, представляя взору девушки шнурок. Не думая, она вытаскивает его и с непониманием рассматривает чёрный шершавый камешек.
— Что это?
— Семя раздора, полагаю. А ещё ответ на вопросы прошлого.
Отстранившись, Шиоре заглядывает в лицо мага.
— Почему он у тебя, Хаи? Если это такая важная вещь, почему Орден не забрал его?
Слабость и страх от произошедшего становятся не важными. Как и то, что она не может видеть глаза чёрного мага. Сейчас он выглядит спокойным. От него не исходит той тёмной пугающей ауры. Разве что из-за запаха смерти, который ничем не скрыть, Шиоре чувствует себя хуже. Она не осознаёт причину, почему не уходит. Они оба понимают, что поступают не правильно и всё же тянутся друг к другу, не в силе отпустить.
Первый хмурится, не зная, как быть. Шиоре любит задавать вопросы, и он не против давать ответы. Но одно из условий, по которым он здесь, не позволяет. Чёрный маг с шумом выдыхает. Казалось, ничего мучительнее избрания Прародителем не случится. Он постоянно забывает, что расплата за грехи тяжелее, чем их совершение. Он лжёт Ордену, Шиоре, себе. И ничего не может поделать с противоречивым желанием, приведшим его сюда. Одно лишь вызовет у него сожаление — если всё окажется напрасным.
— Могу я попросить тебя не задавать вопросов, Шиоре?
Маг задирает подбородок и сжимает кулаки, словно потягиваясь. Сидеть на одном месте утомительно, ожидание сводит с ума, Прародитель терзает тело и мысли, желания и чувства разрывают душу, на зал навешены раздражающие заклинания, и всё равно голоса и мир хотят быть им услышанными. Хаи пришёл сюда в поисках покоя, однако не нашёл и подобия его.
Хаи едва помнит себя ребёнком. Сейчас воспоминание всплывает у него перед мысленным взором. Как, встав на скамью, он смотрел на ворвавшуюся в поселение стаю волков. Она рвала на части магов, они разрывали животных в клочья. Он ясно видел кровавую землю, чувствовал тошнотворный запах, тишину и одиночество. В детстве Хаи слышал голоса природы, и она не обижала слышавшего то, что никто не может. В тот день волки не тронули его, но за других он попросить не мог.