За ближним полем он вдруг увидел нечто напоминающее группу ниссеновских бараков и, не без риска сбиться с пути, устремился к цели напрямик, по отходящей от дороги тропинке. Бараки, однако, оказались до странности труднодостижимыми; с тех пор как он свернул с шоссе, сумерки сгустились почти до темноты, и над холмами стал подниматься легкий туман. Он шел оступаясь, обдирая голени о сломанную изгородь и спотыкаясь о кроличьи норы и незаметные пряди колючей проволоки. Вскоре он добрался до того, что посчитал бараками; к его разочарованию, строения оказались кучкой сараев вокруг небольшой фермы. Свет в доме не горел; однако, когда Рейнард проходил мимо, раздался яростный собачий лай и в одном из сараев захлопала крыльями и расшумелась домашняя птица.
Обойдя ферму, он очутился на более открытом месте и внезапно, к своей радости, почти с уверенностью узнал плато, окружающее Римский Лагерь. Он вообразил, что может даже разглядеть смутные очертания земляных укреплений и насыпей, и заспешил вперед, но ниссеновских бараков, похоже, нигде не было и следа. Он остановился, чтобы сориентироваться, потом двинулся вокруг края плато, не выпуская из вида центральную возвышенность. Так, подумалось ему, он неизбежно выйдет к баракам, если они там есть, — и через пять минут ходьбы его настойчивость была вознаграждена.
Группа бараков стояла слегка в низине — это, несомненно, и делало их почти невидимыми даже с близкого расстояния. Окно в одном из них слабо светилось; сердце у Рейнарда заколотилось от внезапной надежды — он поспешил вперед и, осторожно ступая по неровной земле, приблизился к темной, скученной массе строений. После мгновенной задержки он определил, из какого барака пробивается тусклый свет, и, решительно прошагав ко входу, толкнул дверь и вошел внутрь.
Поначалу он испытал горькое разочарование. Слабый свет одинокой свечи мерцал во мраке, делая очевидным тот факт, что барак был практически пуст. Канаты, брусья и «конь» исчезли; ничто внешне не напоминало о «гимнастическом зале», и можно было, в сущности, подумать, что сюда никто не заглядывал уже много месяцев.
За мерцающим пламенем свечи Рейнард едва смог различить нечто вроде кучи старых мешков и соломы; и пока он стоял в дверном проеме, жадно вглядываясь в сумрак, его неожиданно вспугнул звук человеческого голоса:
— Ты кто?
Слова прозвучали резко, с нотой угрозы: исходили они, по-видимому, из темной бесформенной груды за свечой. Рейнард шагнул вперед и увидел фигуру мужчины, сидящего, подавшись вперед, на груде мешков. У него было грубое небритое лицо; рваная, грязная рубашка распахнулась на груди, открывая черную волосяную поросль; блестящие пронзительные глаза уставились на Рейнарда с настороженной враждебностью.
— Ты кто? Чё те надо? — повторил он.
— Простите, — нервно отозвался Рейнард. — Я искал — я думал…
— Ща, кого тебе искать-то? — грубо прервал мужчина. — Нету тут никого, я один, и компанейщиков мне не надобно, понял?
— Я искал зал, — с запинкой проговорил Рейнард, понимая, как нелепо должны звучать его слова.
— Сказал? Чевой-то ты сказал? — грубо отозвался мужчина.
— Спортзал я ищу, тренировочный центр. Я здесь был пару недель назад, в этом бараке войска обучение проводили. Я подумал — мне показалось…
Явно посчитав Рейнарда каким-то безобидным полудурком, мужчина посмотрел уже не столь враждебно.
— Ну, войсков-то тут нынче нету, — сказал он. — Глянь вона, коли хошь. Прям в кондрашку вогнал — я-то думал, ты мусор. Мне-то, слышь, мусора бы и ничё, да тока я — бродяга, завернул сюда прикорнуть, ясно?
— Да, я понял, — прошептал Рейнард до странного безжизненным голосом, еле вслушиваясь в его слова. — Прости, что потревожил.
Внезапно его внимание привлекла вещь, лежащая на полу, рядом со свечой.
— Это твои? — спросил он бродягу и протянул ему для осмотра пару армейских тренировочных шорт.
— Неа, не нашенское. Никак, от солдат осталось. Слышь-ка, приятель, — голос его вдруг зазвучал дружелюбно и уговаривающе, — а у тебя полкроны лишней, часом, не найдется? А то у меня, вот ей-богу, один разнесчастный фартинг.
Рейнард сунул руку в карман и протянул ему полкроны.