Однако, по мере того как месяц близился к концу, Рейнард замечал, что ему все меньше и меньше хочется ехать в столицу графства — хотя бы потому, что он по-прежнему не мог вспомнить указания насчет времени и места, объявленные тем вечером в «гимнастическом зале». Предположение о том, что запись будет проходить в N, — поскольку Рой перевел туда свой счет — было чистой воды догадкой. Вспомнить бы только это объявление! Он напрягал голову, но безуспешно; насколько ему запомнилось, выступавший назвал какую-то определенную канцелярию или комнату, обозначив ее чем-то вроде кода или шифра, но сама нужная комбинация от Рейнарда по-прежнему ускользала.
В Глэмбере, по пути в банк и обратно, а также во время обеда, он старательно приглядывался к людям на улицах, надеясь узнать в лицо кого-нибудь из мужчин, с которыми он тренировался в Римском Лагере. Однажды он увидел молодого человека, показавшегося ему знакомым, и какое-то время шел за ним следом, но в последний момент не решился окликнуть. И еще, как-то вечером, проходя мимо открытой двери паба, он готов был поклясться, что увидел силуэт Спайка Мандевилла у стойки, — но робость и на сей раз помешала ему войти и назваться.
В следующие несколько дней установилась непривычно холодная и противная погода; может быть, подспудно желая закалиться для армейской жизни — на случай, если он запишется, — Рейнард стал вечерами совершать долгие прогулки, понуждая себя к ним, несмотря на усталость, и стойко игнорируя проливной дождь с ледяным ветром.
Днем в субботу, двадцать восьмого ноября, он отправился на более дальнюю, чем обычно, прогулку. Ветер утих, и дождь на время перестал; стоял странный покой, будто все вымерло: жизнь словно покинула леса и поля, птиц и зверей не было видно и слышно, а поздние растения живых изгородей пожухли и увяли из-за недавних морозов. Припомнив загадочные намеки Роя и вновь отдавшись власти детских воспоминаний, он непроизвольно зашагал на юго-восток, по направлению к местности, не отмеченной на карте и известной как Клэмберкраун. Выйдя из деревни по узкой, окаймленной деревьями дороге, он поднялся к бровке долины, где дорога пошла краем большой буковой рощи. Как всегда, когда его прогулка лежала в этом направлении, он пошел напрямик через лесок по узкой тропинке, вьющейся среди буков и местами заросшей низким кустарником. Ему то и дело приходилось ступать с осторожностью, так как кусты и ползучие растения кое-где разрослись поверх окопов, вырытых солдатами в войну да так и не засыпанных. Лесок тогда, в сущности, превратился в резервную позицию батареи ПВО, размещенной в доме местного сквайра; укрепления в нем, впрочем, так никто и не обжил, поскольку это предполагалось сделать лишь в случае отступления перед силами захватчиков.
Ближе к центру рощи тропинка расширялась, и здесь, под подлеском, был виден чистый мел. Несколько диковинных холмиков, похожих на курганы, окружали центральную площадку: на самом деле это были землянки, и при более тщательном осмотре можно было обнаружить их входы — отверстия в грудах мела, сейчас полускрытые осенним наносом буковых листьев. Над самой большой землянкой была прибита к буковому стволу табличка с намалеванными краской словами: СПАЛЬНОЕ РАСПОЛОЖ. РЯД. И СЕРЖ. СОСТАВА.
Заброшенный, так и не обжитый «лагерь» выглядел необычайно опустелым, служа напоминанием о катастрофе, которой не суждено было свершиться; в полых холмах, наполовину засыпанных листьями, читалось, несмотря на их опустелость, некое странное ожидание, словно их покинутость была лишь временной. Идя через лесок, Рейнард услышал вверху самолет — его пульсирующий, гипнотический гул словно давил ощутимым весом на неподвижный воздух между буками.
У самой большой землянки Рейнард вдруг приостановился, не впервые охваченный любопытством. Проходя здесь и раньше, он частенько испытывал желание обследовать одно из этих необычных подземных жилищ, но так до сих пор и не сподобился это сделать. В основном, из-за обычной лени: затея казалась едва ли стоящей того, чтобы сходить с тропинки и, согнувшись, пролезать под низкую перемычку «двери», ведущей в землянку. В конце концов, там могло не оказаться ничего интересного: нанос буковых листьев под меловым сводом да, быть может, пара жестянок… Однако его любопытство не проходило и сегодня вновь напомнило о себе. Удовлетворить этот каприз было бы легко — всего-то и требовалось сделать пару шагов вбок от тропинки и шаг вниз на кучу палых буковых листьев; но в который раз это поистине ничтожное усилие показалось ему чрезмерным. Глупо, сказал он себе, напрасно пачкать ботинки, чтобы всего-то постоять минуту в этом склепе под меловым подножием рощи.