– Не знаю. По мне, но ты и так это знаешь, они намного лучше твоих обычных коммерческих проектов. Хотя, надо признать, некоторые из поделок Сандерса не так уж ужасны.
– Благодарю за оценку, – фыркнул Роман. – Давай оставим эту тему, а? А то даже есть перехотелось. Если хочешь, я специально нарисую несколько картин в стиле Александрова и честно представлю их публике, но больше не уговаривай меня выставить работы с чердака. Им там самое место.
Слишком мощное сопротивление, чтобы продолжать данный разговор. Мне и самой не до конца было понятно, почему я так настаиваю на своем. Отчасти жаль было затраченного Ромой труда. В его доме насчитывалось около трех десятков разнокалиберных полотен, навсегда спрятанных от глаз зрителей. Часть из них Роман позволил отснять и выпустил ограниченную серию карточек, о чем теперь очень жалел. Продавались те плохо, фамилия автора Александров ничего не говорила потенциальным покупателям. Но если, и в это я верила всей душой, показать настоящие полотна, на крупном мероприятии с подходящей подачей и именем Сандерса на афише, их встретят с не меньшей теплотой, чем пресловутую «Лестницу амбиций».
Я предпочитала холод жаре, хруст снега – пыльным бурям, и даже лед под ногами не раздражал меня так, как писк комаров душными летними ночами. И все же в зиме был один существенный изъян, а именно – короткий световой период. Сейчас было не больше четверти третьего, а за окнами начало стремительно темнеть. К семи часам, времени ухода с работы, настанет настоящая ночь. А шастать в темноте я очень и очень не любила. Окна светятся, всюду мерцают огоньки наряженных елей, но ничто не может сравниться со светом солнца. Только оно способно подарить ощущение полной защищенности и уверенности. Я помню свою самую страшную зиму, наступившую после не менее жуткой осени. Тогда одно воспоминание о темных переулках и дворах, по которым я бежала, спасаясь от безжалостного зверя с человеческим лицом, приводило меня в отчаянье.
Но если я лечила Романа от страха новизны, то он постепенно приручил меня к себе. И было уже намного легче садиться в его машину даже после заката. Как и высказываться вслух по любому вопросу, зная, что Сандерс выслушает. Не всегда поймет, но уж точно не обрушится с осуждением. Мы договорились, что он подъедет к «Рыбешке» к окончанию рабочего дня, а пока художник собирался уладить кое-какие дела в нашем районе. Какие такие дела, я спрашивать не стала.
Обычно Рома встречался с покупателями своих творений или мчался в мастерские – договариваться об изготовлении деталей для очередной инсталляции, если не мог сделать ту своими силами. На этот раз он был одет в элегантный костюм, а шею Сандерса сдавливал галстук. Значит, отправляется к какой-то шишке на переговоры. С подобных встреч он возвращался либо очень довольным, либо в прескверном настроении, вне зависимости от того, купили работу или нет. А вот из мастерских Роман всегда приезжал одинаково одухотворенным, словно верующий из церкви. Что за мысли бродили в его голове? Что за придумки он отвергал или включал в список «одобрено»? Кое-чем Рома делился, но я подозревала, что это была лишь толика передуманного им по пути от мастерских к торговому центру или моей квартире.
У нас с Сандерсом было множество странностей. Он не мог выходить из дома, не надев очки с фильтрами. Я засыпала только с открытой дверью. Когда художник ел банан, то сразу очищал весь, а шкурку немедленно выбрасывал. Мне же нравилось выковыривать начинку из шоколадных конфет, так что все пальцы оказывались вымазаны кремом. Но знание этих причуд не давало нам права утверждать, что мы знаем друг друга. У меня все еще было чувство, будто между мной и Романом осталась какая-то тайна, раскрыв которую, я стану полноценной частью его жизни. Пока моя роль ограничивалась ролью гости, топчущейся в дверях, пока хозяин решает: впускать ее или все же потерпеть, пока сама уйдет.
Стоянка перед «Рыбешкой» была забита до отказа. Центр работал до десяти вечера, и народ ломился в него до самой последней минуты. Сроки поджимали. На календаре уже было двадцать шестое. Не заглянешь в магазины сейчас, можешь вовсе остаться без приглянувшейся вещи.
Роман стоял, прислонившись к машине и курил. Не замечала раньше за ним этой пагубной привычки. То ли мужчина хорошо маскировался под некурящего, то ли я снова отличилась со своей невнимательностью. Пока не подошла почти вплотную, Сандерс никак не отреагировал на мое появление. Потом дернулся, резко отбросил сигарету и поспешно понесся открывать дверь. С кем же он встречался, что теперь выглядит так, будто из зоны боевых действий вернулся? У соседа моих родителей сын служил в Афганистане, так у него такой же точно взгляд был: потерянный и одновременно настороженный. И руки также дрожали, когда он вспоминал свою службу, благо, вспоминать он не особенно любил.