Тьма разрезалась молнией дверного звонка. Виталий Евгеньевич подскочил на месте, не открывая глаз. Выронил пульт, снова подскочил, и лишь выругавшись и широко зевнув, осознал причину своего стремительного пробуждения. На ходу вдевая ноги в полосатые тапочки и поправляя выдернувшуюся из брюк рубашку, Рябин-старший прошествовал в коридор. Вместо привычного для большинства «глазка», Виталий Евгеньевич взглянул на изображение с внешней камеры. Там, прямо перед дверью, стояла незнакомая женщина лет тридцати.
«Нет, все же я ее где-то видел», – припомнил Рябин, хотя, хоть убей, обстоятельства знакомства не запечатлелись в его памяти. Шмыгнув носом и на всякий случай вытерев ладонью рот, распахнул дверь.
– Здравствуйте, мне надо поговорить с вами о Данииле, – без вступления пролепетала незваная гостья. – Вы ведь – Виталий Евгеньевич, его отец?
– Да, так точно, – немного опешил мужчина. Потом вспомнил о правилах хорошего тона и, отступив на шаг, предложил: – Может, зайдете? Чего мы будем на площадке толкаться.
– Ага, – согласилась женщина.
Рябин помог ей снять пальто, и пока гостья стаскивала свои потрепанные, дешевые даже на вид сапоги в прихожей, прошел на кухню, на автомате включая электрический чайник и кофеварку. Дело тут было не в приличиях, уж больно самому Виталию Евгеньевичу захотелось пить. А еще появилось странное чувство, что ближайшие часы, а может, и дни, окрасятся мрачными красками. Что-то было в этой женщине, имени которой он до сих пор не спросил, нелепое и, одновременно пугающее. Этот ярко-желтый шарф и слишком яркий макияж навевали ассоциации с клоунами.
Клоунов, да цирк вообще, Рябин не любил. Для него прыгающие по указке дикие звери и летающие под куполом гимнасты выглядели слишком противоестественно, а наигранная радость дрессировщиков и канатоходцев просто-напросто раздражала. Его поражало, как дети, смотрящие представление, не чувствуют в их веселости некой извращенности и откровенной фальши. Видимо, мир, в котором мы все вынуждены притворяться – это единственный мир, который может существовать. Без лжи, притворства и допущений его отлаженный механизм, его равновесная система давно бы рассыпалась на мелкие детали.
– Вы, наверное, классный руководитель Дани? – крикнул из кухни мужчина. – Что он натворил? Не то двойку отхватил или важный урок прогулял? Идите сюда, расскажите, все как есть.
– Нет, я не руководитель… – гостья последовала просьбе хозяина, но застыла на пороге, не решаясь сделать последнего шага. Глаза ее, зеленые как бутылочные стекла, бегали вниз-вверх, оценивая дорогую обстановку кухни. Потом она, словно опомнившись, перевела взгляд на хозяина квартиры. – Меня зовут Людмила Алексеевна, я преподаю у ваших детей русский язык и литературу.
– Вот как оно, – не зная, что сказать, выдал в ответ Рябин. – У детей? Значит, вы и Арину учите? Я очень горжусь своей дочерью, она у меня молодец.
Люда слабо улыбнулась. Ее первоначальный решительный настрой, похоже, куда-то пропал. В забытьи, она рассеянно перебила пальцами по спинке стоящего рядом стула. Виталий Евгеньевич пригляделся к ее пальцам. Одно-единственное тонкое колечко на среднем пальце, кожа бледная, кое-где потрескавшаяся и покрасневшая. Видимо – от холода. Но маникюр хороший, приятного розоватого оттенка лак выглядит свежим, а ногти острижены не слишком коротко, но и не походят на кошкины когти. От женщины пахло принесенным с улицы снегом, немного потом и до одури сладкими духами.
Кажется, подобные в прошлый раз просила купить дочь. В духах Рябин не разбирался, но пузырек в виде розового яблока приметил. Духи он так и не купил, отделался купленной в последний момент коробкой конфет. Теперь Арина дулась на всех и на каждого, выражая недовольство в молчании и метании саркастических взглядов при всяком, даже пустяковом, родительском промахе. Виталий Евгеньевич поклялся себе купить дочери духи на восьмое марта, даже в свой органайзер внес соответствующую запись: «Купить дурацкую вонючку, обязательно!!!» Арина, хоть и злилась всегда показательно, но была весьма великодушна, если получала желаемое.