Но чаще Слава так и оставался сидеть там, окруженный взволнованными людьми. И когда она делала шаг к нему, руины церкви отодвигались от нее. Чем быстрее она бежала, тем дальше и дальше они казались. И хоть вместе с руинами удалялась и коляска с мужем, Валерия ясно могла рассмотреть его улыбку.
Она не знала, какой из этих снов хуже. Но при пробуждении задавадась одним и тем же вопросом: «Где он сейчас?» Не физически. Тело Доброслава покоилось в земле в темно-коричневом гробу. Но Лера не верила, что после смерти от ее мужа осталось лишь оно. Ни мать, ни отец Валерии не были верующими; дочь выросла такой же. Даже само слово «душа» для нее не несло никакого конкретного смысла и являлось скорее формальным отражением чего-то непонятного, противопоставленного рассудку.
Но и смириться с тем, что смерть стала окончательной инстанцией для мужа, Лера не могла. Ее Доброслав был больше, чем кости и мышцы, кожа и нервы. Во всяком случае, он был их совокупностью, но ведь целое – это нечто большее, чем сумма составляющих его элементов?[63] И эта разница или разность теперь была утеряна для Валерии, но продолжала существовать, пребывать, находиться где-то еще. В ином измерении, на небесах или в чистилище, или на той стороне, недоступной для живых.
При этом Валерию ни разу не посетила мысль о самоубийстве. Удивительно, но потеряв все, она по-прежнему хотела жить. Даже не так – она цеплялась за жизнь любыми средствами. У Леры пропал аппетит, но она всовывала в себя еду через силу. Сон не шел, но она старалась спать хоть шесть-семь часов в сутки. Она не боялась смерти как таковой, но пугалась мысли, что ее не-жизнь затянется надолго.
Предречение Сандерса также сыграло свою роль. Несколько раз Валерия намеревалась поговорить с художником, но каждый раз откладывала разговор до более подходящего случая. Сама не зная, что именно хочет спросить, и что ждет услышать в ответ, продолжала раз за разом набирать номер Романа, а потом сбрасывала звонок. Он же ни разу ей не перезвонил.
И вот, спустя почти год после похорон Доброслава, в руки Лере попался рекламный проспект. И надпись: «Делаем татуировки по вашим эскизам». Четыре слова, написанные обычным шрифтом, а пятое словно процарапано на поверхности бумаги. Как руны. Или знаки… Те самые, с помощью которых Валерия открыла для Славы ворота. Те самые, которыми она…
– Не убила, – опередила саму себя женщина. – Не убила. Прекратила мучения.
Знаки не убивают. Так сказала ей Алиса Григорьевна. Они расслабляют, заставляют психику работать в ином режиме, освобождают. Две недели Слава послушно выписывал их строка за строкой, и почерк его постепенно становился все тверже и увереннее. Лера тогда даже обрадовалась: вот оно – лекарство. Но ничего больше не изменилось. Любимый по-прежнему сидел большую часть дня, уставившись в одну точку. Но теперь не в окно, а на тетрадочный лист. Казалось, это не он ведет ручку по бумаге, а ручка управляет его пальцами. И знаки возникают на клетчатой поверхности сами по себе. Нет, они не лечили. Просто не могли снова реанимировать отмершие клетки, одеть нервные волокна в миелиновую оболочку, связать между собой разрушенные связи. Но то, что пока оставалось в рабочем состоянии, знаки заставляли сбросить ненужный груз мыслей, стремлений и воли. Заставляли уйти, отключиться, сдаться. И Слава подчинился.
Отложив проспект в сторону, Лера набрала уже выученную наизусть комбинацию цифр, впервые удивившись неожиданному совпадению. Раньше она не придавала этому значению, но последние шесть из них соответствовали дате их первой с Доброславом встречи: один, пять, ноль, два, ноль и пять. И это открытие впервые вызвало у женщины улыбку.
– Ноль, пять, – вслух повторила она.
Гудки. Один, потом второй. А потом Сандерс сбросил вызов. Лера собралась снова позвонить, но тут телефон запиликал, оповещая, что пришло сообщение. Всего три слова: «Небейте эти знаки». И фотография с рисунком… с эскизом. Лера покачала головой и снова придвинула к себе рекламку. Она собиралась записаться к мастеру из «Чернильного дракона» сегодня же.
По телефону ей ответил вежливый молодой человек, представившийся Климом и пообещавшим «сделать все в лучшем виде». Лера не знала, что конкретно надо уточнять у тату-мастера. Она ведь раньше не делала наколок. Один раз, правда, сходила в салон проколоть вторую дырку в ухе. Но это было еще в институте, да и тогда за нее говорила Янка. Именно после того похода вялая страсть к авантюрам окончательно покинула Валерию. Ухо она, к слову, так и не проколола. Пока сокурснице протирали мочку спиртом и готовили пистолет, Лера успела передумать.
63
Холизм – в широком смысле позиция в философии и науке по проблеме соотношения части и целого, исходящая из качественного своеобразия целого по отношению к его частям. В онтологии холизм опирается на принцип: целое всегда есть нечто большее, чем простая сумма его частей. В более узком смысле под холизмом понимают “философию целостности”, разработанную южноафриканским философом Я. Смэтсом, который в 1926 ввел и термин “холизм”.