— Надежда, мой друг, та ещё шлюха. Сегодня она с тобой, а завтра у тебя отвалился нос от сифилиса. Другое дело — моя наводка. Пусть она скромна и неказиста, зато надёжна, как старая жена. Так что будь доволен тем, что есть. До вечера можете переждать у меня, нечего лишний раз на улицы днём выглядывать. Можете считать это бесплатным бонусом за отличную работу.
Оказалось, дом скорняка не так прост. Из его подвала шли ходы в соседние здания, и в одном из них находилось убежище — комната с рядом лежанок, где разместились на отдых охотники и музыкант. Утятя провёл с ними весь день, развлекая историями и игрой в кости. Лада подозревала, что он просто присматривает за гостями. Сама она в основном дремала и молилась. Хотя губы исправно повторяли заученные слова, сердце её оставалось глухо. К вечеру Лада вынуждена была признать, что священное действо, некогда приносившее утешение, теперь стало пустым и безжизненным.
— Скажи, ты ведь веришь в Бога? — спросила она брата, улучшив момент, когда Мормагон с Утятей были поглощены игрой, а Дроган решил вздремнуть.
— Конечно, — нахмурился воитель. — Почему ты спрашиваешь?
Лада была задумчива. Мысли её витали далеко от земных пределов.
— Иногда я не могу тебя понять. Ты циничен. И мы никогда толком не обсуждали с тобой вопросы веры.
— Так почему решили обсудить теперь?
— Не знаю. У меня такое чувство, будто земля уходит из-под ног, и привычный мир становится зыбким. Не уверена, нужно ли Церкви то, что мы делаем. Иначе, почему мы остались совсем одни, и вынуждены рыскать по подворотням, пытаясь оправдаться в том, чего мы не совершали?
— Ты теряешь веру?
— Нет! — поспешно ответила Лада и сама смутилась. — У меня никогда не было ничего, кроме веры. С детства я воспитывалась в монастыре. Но вот ты — ты веришь в Создателя, служишь ему, и при этом живёшь полной жизнью.
— Думаешь, не упускаешь ли ты настоящую жизнь, заменяя её служением?
Лада вздохнула.
— Возможно. Ведь можно же верить, но при этом быть открытой миру? Мир — это творение Создателя, его дар своим детям. Разве правильно, что служители Церкви отказываются от него, запирая себя в монастырях, ограничивая своё общение с другими людьми? Я знаю монахинь, которые всю жизнь провели в стенах своей обители. Выросли и состарились там. И им не нужно ничего, кроме служения. Но разве это правильно — служить Ему, и быть оторванной от Его творения?
— Знаешь, я видел множество священников, которых не терзали подобные мысли, — усмехнулся Дроган. — Они не отказывались ни от женщин, ни от власти, ни от богатства. И прекрасно себя чувствовали.
— Но ведь они — преступники веры. Разве можно их назвать настоящими священниками?
Дроган заложил руки за голову и задумчиво уставился в потолок.
— Ежели хочешь знать моё мнение, так слушай. Есть две крайности в служении. Одни церковники становятся отшельниками, запирая себя в стенах монастыря и отказываясь от общения с миром. Вторые, хоть формально и носят церковные одёжки, не сдерживают себя ничем, и иной раз более распущенны, чем обычные миряне. Но явь — это место равновесия. Без этого бытие давно уже рухнуло бы. Стало быть, и в деле посвящения себя Создателю важна мера. Легко быть святым в отшельничестве, но попробуй-ка быть святым на базаре. В том и суть — служить живому Богу, во всей полноте его проявления. Быть простым человеком, который женится, играет в кости, выпивает иногда. Но в то же время быть человеком Божьим. Тем, кто следует заветам и ведёт праведную жизнь. Не где-то там, в монастыре, а прямо здесь, на городских улицах. Вот так я думаю. Но я-то далёк от церковного учения.
Лада кивнула.
— Спасибо, братец. Я подумаю над твоими словами.
— Будь проклят этот плут! — пробормотал Мормагон.
Задрав голову, он смотрел вверх, стоя в густых зарослях кустарника возле восточной стены. Сложенная из кирпича, она возвышалась метров на двадцать. Наверху можно было различить отблески факела, медленно двигавшегося вдоль края. Стражник, а это наверняка был он, обходил галерею, ни разу не остановившись и не выглянув вниз.
— Думаю, скоро он утомится и уйдёт куда-нибудь в сторожку, — предположил Дроган. — К счастью, стена неровная. Есть, где передохнуть на подъёме. Я залезу с верёвкой и скину её вам.
Мормагон изумлённо посмотрел на товарища.
— Ты собираешься лезть на такую высоту? Создатель сохрани, да ты спятил? Есть и более лёгкие способы отдать Богу душу!
Не отвечая, Дроган принялся снимать с себя шлем и кольчугу. Оставшись в одной рубахе, он закинул на плечо верёвку и мешок с головой вурдалака, попросил у Лады кинжал, и подтянулся, ухватившись за выступ.
— Какая мощь! — пробормотал Мормагон, глядя на перекатывающиеся под кожей воителя бугры мышц.
Тот постепенно отдалялся от земли. Стена епископской обители была покрыта сложным орнаментом выступавших кирпичей. Это было красиво, но также облегчало путь для воров. Наверняка архитектор решил, что никто в здравом уме и не подумает забраться в жилище одного из самых влиятельных людей Миргорода. Но он не учёл, что оказавшиеся в отчаянном положении иногда решаются на отчаянные поступки.
Прошло несколько минут, и вот конец верёвки свалился сверху прямо перед лицом Лады. Охотница немедленно привязала к нему мешок с кольчугой и шлемом. Дрогана не было видно, как и отблесков факела стражника. Ухватившись за верёвку, Лада принялась перебирать руками, поднимаясь. Почти на самом верху она обернулась и невольно залюбовалась огнями над гаванью и темнеющим морем, сливавшимся с небом на горизонте. Влажный ветер доносил запах водорослей, а черепичные крыши внизу поблескивали от осевших на них капелек воды.
Тяжело перевалившись через парапет, Лада перевела дыхание и размяла ноющие мышцы. Она была довольно лёгкой и хорошо тренированной, но всё же подъём на такую серьёзную высоту оказался труден. Вскоре над краем стены показалась голова Мормагона. Перекинув ногу, он перекатился на спину, тяжело дыша. Спустя некоторое время, достаточное для того, чтобы втянуть наверх мешок с доспехом Дрогана, музыкант поднялся, огляделся и заметил стражника, мирно посапывающего в сторонке, вставив факел в предназначенное для него гнездо.
— Предлагаю не будить, — хмыкнул музыкант. А то у Лады появилась неприятная привычка убивать людей, не вовремя попавшихся ей под руку.
— Как бы после этих слов тебе не оказаться таким человеком, — прошипел в ответ Дроган.
Попрыгав, чтобы кольчуга лучше села на плечах, он подобрал топор и двинулся вдоль края галереи к небольшой двери.
Мормагон бросил на Ладу смущённый взгляд и пробормотал:
— Прости, если обидел.
— Создатель простит, — тихо отозвалась охотница и двинулась следом за братом.
По ту сторону двери оказался небольшой зимний сад. Лишь всевидящим небесным духам, да управляющим канцелярией епископа, было ведомо, каких усилий и денег стоило натаскать землю, вырастить редкие растения и обеспечить им достаточно света. Одно только застеклённое окно, заменявшее одну из стен, стоило, должно быть, целое состояние.
— Вроде бы библиотека за той дверью, — прошептал Дроган, указывая вперёд.
Лада кивнула и, припав ухом к деревянной панели, прислушалась. По ту сторону было тихо. Не слышно ни голосов, ни шорохов. Охотница приоткрыла дверь, и тусклая полоска мерцающего света тут же прорезала полумрак зимнего сада. Очевидно, в библиотеке кто-то был. Осторожно, стараясь не скрипнуть петлями, Лада открыла дверь шире и скользнула внутрь.
Библиотека поражала размерами. Ряды высоких стеллажей с пухлыми томами и свитками превращали зал в лабиринт. Совсем свежие кожаные переплёты соседствовали с ветхими, разваливающимися фолиантами, заставшими, должно быть, появление Чёрного леса. В воздухе мелькали потревоженные пылинки. Запах старых пергаментов забивался в ноздри, вызывая желание отчаянно чихнуть.
Лада быстро прижала ладонь к носу, но её подавленный порыв, видимо, не остался незамеченным. Из-за стеллажей донёсся строгий низкий голос: