— Эран, может, это и так. Но у тебя есть я, у тебя есть почти все. Разве этого недостаточно? — спросил Бен.
Этого должно быть достаточно? Ей правда нужен ребенок, или она просто хочет его? Разве музыка не была для нее ребенком, или Бен? Это было несправедливо по отношению к Бену — у них есть и любовь, и успех, и друзья, и все, что только можно пожелать! Это было неправильно — омрачать их дни сожалением, ведь это могут быть их последние годы вместе! Эран не могла себе представить, как будет реагировать Бен, когда услышит о Рианне.
— Да, ты прав. Как бы я хотела саму себя исправить, — вздохнула она.
— Может быть, я помогу? Хочешь поговорить со мной? — спросил Бен.
— Разговоры ничего не изменят, — мрачно сказала Эран.
Бен больше ничего не сказал, но посмотрел на нее с таким же вопросительным выражением лица, как Рианна на фотографии, так же склонив голову набок. И вдруг он разжал руки и отпустил ее.
Эран ужасно чувствовала себя какое-то время после этого разговора. Она понимала, что Бен переживает, что это из-за нее их дом стал не таким счастливым, как раньше. У Бена ничего не получалось с оперой, он стал при каждом удобном случае задерживаться в студии с Майлсом и Джейком, как он объяснял. Эран доверяла ему, но на душе у нее было неспокойно, хотя она сама себя ненавидела за эти сомнения. Бен не стал бы слоняться где-то без причин, и не она ли сама стала такой причиной? Подтолкнула его к прошлому? Какое-то время Бен казался отдаленным, он был сам не похож на себя, и она не могла понять, в чем дело. Порой Бен смотрел на нее как-то странно, как будто видел кого-то другого.
И вдруг — совершенно неожиданно — последовал взрыв творческой активности! Одним махом опера выстроилась вся, словно все биоритмы Бена воспрянули — или на него просто снизошло вдохновение? А если так, то кто или что стало его источником? Эран боялась спросить, она чувствовала, что между ними разверзается пропасть, не давая им нормально общаться, а потом они уже могли говорить только об опере. Бен все больше и больше замыкался на своем произведении.
Их некогда кипящая интимная жизнь стала приглушенной, и Эран убедилась, что у него кто-то появился. «Я не могу его об этом спросить, я не могу говорить с ним, а теперь он не может говорить со мной! У него новая муза. Я сама все разрушила!» — плакала Эран.
В конце лета Бена все чаще не бывало дома, по его словам, он работал в студии, а потом и Тхан тоже стал вести себя как-то странно, уклончиво. Тхан знал!
Тхан был другом Бена. Он должен ей все рассказать!
— Кто она? Я знаю, ты был всегда предан Бену, но, пожалуйста, скажи мне! Скажи! — умоляла Эран.
Она почти видела себя со стороны — обезумевшую, раздраженную. Но Бен тоже был как одержимый, в преддверии появления своего «ребенка» — его оперы. Или… О Господи! Или его подружка беременна? Может, в этом все дело? Если это так, она потеряет рассудок, думала Эран. Мысль о том, что Бен может быть отцом ребенка еще какой-то женщины, сводила Эран с ума. Вцепившись в Тхана, она умоляла его рассказать все начистоту, она не стеснялась своих подозрений, не могла скрыть охватившей ее паранойи.
— Эран, ты сумасшедшая! Если ты так думаешь, ты разрушишь ваш брак! — сказал ей Тхан.
У Тхана к этому времени было уже двое детей, он был так спокоен и так счастлив со своей женой Бет, что порой Эран почти завидовала им. Эран ненавидела это чувство, всегда ощущая, когда люди завистливо смотрели на нее, на этот дом, на мужа, на музыку, на их благополучие и состояние. Но когда ты сам завидуешь другим, в твоей жизни ничего не меняется, а только все становится хуже. Эран заставляла себя остановиться, она представляла себе, что Конору было бы стыдно за нее.
В октябре Бен неожиданно отменил свои зимние гастроли в Южной Америке. Ларри просто бушевал от ярости, и Эран тоже охватил страх. Это должно быть чем-то необычайно важным, раз удерживало Бена в Лондоне.
— Я хочу сосредоточиться на моей опере, закончить ее к марту и подготовить для сцены, — сказал Бен.
Были найдены спонсоры, дирижер, площадка — маленькая церковь Св. Клемента, где часто шли небольшие оперы. Бен предпочел бы зал побольше, но Ларри не позволил бы ему рисковать, даже если бы какой-нибудь театр согласился. Но театры и не горели желанием играть «ва-банк» с труппой практически никому не известных, за исключением самого Бена, артистов. Работать в таких скромных условиях было совершенно непривычно для Бена, но он утешал себя тем, что ему удалось привлечь потрясающих певцов.
— Конечно, это не Паваротти и не Кабалье, но не исключено, что когда-нибудь они станут певцами такого же уровня! Представь только, что потом певцы будут говорить, что первый успех на сцене им принесла моя опера? — восклицал Бен.