Когда Элиен спускался по лестнице во двор, он услышал до боли знакомый лязг стали и, уже догадываясь, что увидит на улице, обнажил меч Эллата.
Герфегест дрался сам-два. Тимар и Тамма – это были, конечно, они – орудовали двумя секирами, стараясь достать гибкого, как ласка, Герфегеста.
Такого сын Тремгора не видел никогда в жизни. Бешеная пляска двух секир и подвижный, изворотливый человек, в каждый неделимый момент времени словно бы вписанный единственно возможным, умопомрачительным образом в стальной переплет смерти.
Удар. Секира должна была неминуемо раскроить ему череп, но в последнее мгновение Герфегест едва заметно подался вбок. В двух пальцах от его бедра брызнуло щепками бедро коновязи. В тот же момент перепуганный Крум, рядом с ухом которого прогудело недоброе лезвие, гневно заржал и наградил Тимара (или Тамму? – на них не написано) страшным ударом задних копыт. Элиен поймал отлетевшее тело на клинок. Одним меньше.
Все изменчиво. До этого их было двое против одного, а теперь остался один против двух. Стердогаст повернул к Элиену перепуганное лицо. Наступило время Герфегеста.
Спустя несколько секунд обмякшее тело второго героя с филигранно свернутой головой было бережно опущено Герфегестом в навоз и пыль постоялого двора.
Пути Звезднорожденных
Мрачные ущелья Хелтанских гор, на дно которых никогда не заглядывает солнце.
Мир здесь был изменен, изменен еще страшнее, чем в Сумеречном Лесу. Простой смертный не смог бы отыскать дороги сюда, как никогда не вышел бы живым из Лон-Меара. Простой смертный, но не Звезднорожденный.
Урайн без колебаний шел вперед. Он знал, что тропа под его ногами, тропа, задергивающаяся страшной огненной зыбью, тропа, скользящая змеей и неожиданно выворачивающая к нему отвратительную гнилозубую пасть, тропа, порой выскакивающая на гребень скалы, острый, как заточенная во сто крат тоньше волоса сталь клинка, – единственный путь к его цели и кроме него есть в мире только два человека, способных пройти ее до конца.
Воздух здесь был горек, как полынь, и с каждым вздохом, казалось, раздирал легкие на тысячи клочьев. Серьга в ухе Урайна сияла крохотным изумрудным солнцем. Ее свет порою был единственным, что озаряло его дорогу.
На некоторых участках тропы царила кромешная мгла. На других обитали обманчивые призраки, безмолвно склонявшиеся к земле при появлении Урайна, Длани Хуммера. Кругом стояла полная тишина, как и в Сумеречном Лесу.
На тропе ничему нельзя было удивляться. Урайн не удивлялся. После Лон-Меара он навсегда разучился удивляться. Поэтому когда тишину разорвал громоподобный раскат, Урайн и бровью не повел.
Он не знал, как именно должно выглядеть то место, куда он направляется. Он не знал, что укажет ему на достигнутую цель. Но когда рокот усилился и отвесная скала слева от тропы, дав трещину, начала разъезжаться в стороны, он понял, что достиг своей цели.
Урайн вошел в расширяющийся проем. Зеленый камень в его серьге засиял ярче солнца.
Казавшаяся доселе совершенно цельной скала скрывала в своем чреве огромную пещеру. Ее идеально отполированный пол уходил вверх ступенчатыми уступами, словно сиденья для зрителей в харренском театре. А на каждом уступе неподвижными изваяниями, сидя по-птичьи, застыли Воины Хуммера.
Они глядели перед собой невидящими глазами, напрочь лишенными век. Кутах. У ног каждого – изогнутый серповидный меч. Коготь Хуммера.
Стены пещеры слева и справа от Урайна были сплошь исписаны чьим-то огненным перстом. «Чьим-то», – мысленно ухмыльнулся Урайн. Высокие столбцы оплавленных знаков Истинного Наречия Хуммера.
Урайн охватил все написанное двумя цепкими взглядами. Направо и налево. Так. Понятно. Мог бы изъясняться и покороче.
В углу на каменной тумбе лежал обруч с таким же серебристым отливом, как и тела кутах.
Урайн подошел к нему, помедлил полмгновения и, отбросив прочь остатки нерешительности, надел его на голову. Перед глазами поплыл молочно-белый туман. Урайн почувствовал, как растворяется ткань его багряного плаща, выворачиваются назад колени, нос удлиняется и образует единое целое со ртом…
Когда зрение его прояснилось, все цвета показались ему оттенками серого. Тогда Урайн понял, что не ошибся. Он расхохотался – шестьсот глоток кутах издали дикий переливчатый рев.
Урайн встал – шестьсот кутах разом поднялись и выпрямились в полный рост. Урайн наклонился и поднял шестьсот мечей, лежавших перед ним. Они были тяжелы, остры, приятны на вид и отлично сидели в руке. С рождения он – шестьсот кутах – не видел ничего лучше. И ему не хотелось ничего больше, кроме как распороть мечами теплую плоть и, вырвав сердца врагов, утолить их теплом вечный холодный голод, сжигающий его тело – шестьсот тел – изнутри.
Теперь Урайн был многорук, многоног, многоочит. Управляться со всем этим богатством оказалось не так-то просто. Он попытался переместиться на несколько шагов крайним левым кутах и понял, что ощущает сколопендра, решившая почесать двухсотой ножкой двести первую так, чтобы все остальные при этом остались неподвижны.
Целая колонна кутах, сталкивая друг друга вниз, полетела вниз по каменным уступам. Он попробовал еще несколько раз и только с седьмой попытки отдельно взятый кутах смог выкарабкаться из-под груды навалившихся на него тел и сделать несколько самостоятельных шагов.
С двумя дела обстояли уже хуже, но в конце концов двое кутах смогли встретиться внизу у выхода из пещеры и поглядеть друг другу в глаза. Потом хлопнуть в ладоши. Потом один присел, а второй взобрался ему на плечи. Сидевший выпрямился. Стоящий у него на плечах подпрыгнул. Да, таких игрушек у Урайна в детстве не было.
Потом уже трое кутах подошли к телу в багряном (Урайну он казался темно-серым) плаще, распластанному у каменной тумбы. Дико было видеть себя самого, лежащего вот так, замертво, и глядеть на себя же несколькими парами чужих глаз. Настолько дико, что один из кутах наклонился и снял обруч с головы лежащего тела.
Перед глазами опять поплыл молочный туман…
Когда обратное воплощение завершилось, Урайн встал с каменного пола. Рядом с ним неподвижно застыл кутах, держащий в руках серебристый обруч.
– До Порядка и Блага еще далековато, – пробормотал Урайн, похлопав кутах по ледяному плечу, – но для первого раза неплохо. Очень неплохо.
С Хелтанских гор спустилось и быстро двинулось на восток давно позабытое Сармонтазарой воинство. Пятьсот серебристых существ длинной цепочкой в затылок друг другу шли через леса, через реки и горы. Двухсот пятидесятое существо, находящееся в центре колонны, несло на своих плечах бесчувственное тело человека. На человеке был длинный багряный плащ и серебристый обруч. Еще сотня птицелюдей шла впереди, выстроенная полукружием.
И все, что видели они, что видели идущие в основной колонне, видел Октанг Урайн. Он вполне привык управляться со своим новообретенным воинством. Кутах шли споро и уверенно, словно единое существо о шести сотнях тел.
Но кутах голодали.
На третий день разведчики, идущие впереди, учуяли поселение. Над крышами низких, полуутопленных во мшистой земле домов, курились дымы, флегматично ревела скотина, на небольших, огороженных жердями подворьях, заходились лаем собаки. Они унюхали кутах издалека.
Колонна перестраивается, кольцом охватывая деревню. С телом Урайна остаются двое. Раздается беззвучный приказ и кольцо быстро схлопывается. Некоторое время слышны испуганные крики, рычание собак, детский плач. Потом над ночной деревней воцаряется полная тишина.
С рассветом кутах уходят, а в лесу в двух лигах от деревни остается большая яма, засыпанная свежей землей.
В этой деревне жили гервериты. И во второй, через которую Воинство Хуммера прошло спустя два дня. И в третьей.
И ни в одном из селений, в которых кормились кутах, не осталось свидетелей их кровавых трапез.