— Что же она делала — ночью, на улице, без провожатых?
— По профессии медсестра, она подрабатывала ночной сиделкой. В понедельник ее пригласили Пихуаны — ну, те самые, что держат колбасный заводик. Они с друзьями двинули на званый ужин в Союз фабрикантов, а вернувшись, отпустили девицу домой. Бедняжка буквально с ног валилась, ведь в предыдущую ночь у нее на руках скончался старик Порта — как выяснилось, от голодных колик.
Что и говорить, Пучадес основательно стал осваивать новое место службы.
— И она в одиночку двинулась этими ужасными закоулками, — встревает Суси.
— А вы что хотели бы? Вальделаплана — местечко спокойное. Никогда здесь ничего…
За третьим от нас столиком, прислонясь к стене, сидит какой-то тип, за которым я уже довольно давно исподволь наблюдаю. Мужик в годах и, судя по стеклам очков, близорук. Вид у него изрядно помятый. Он явно прислушивается к нашей беседе, прихлебывая остывший суп с фрикадельками. Промакнув губы салфеткой, закладывает ее кокетливым уголком в нагрудный карман пиджака, и, придав небритой физиономии слащаво-развязное выражение, подходит к нам.
— Так вы говорите, никогда ничего? Но это не так…
— Что? — вспыхивает Пучадес. — А вы кто такой, позвольте узнать?
— Зовут меня Аугусто Пальяс, работаю в муниципальном архиве. А до этого был журналистом, пока не турнули из редакции, — этот факт биографии он излагает без всякой озлобленности — видно, должность архивариуса его греет.
— Так, стало быть, вы обвиняете меня во лжи, сеньор архивная крыса? — продолжает пылить Пучадес. Точь-в-точь Малыш Билли, рвущийся разрядить кольт в ненароком заглянувшего в салон шерифа.
— Что вы, сеньор инспектор. Я только хотел сказать, что мне показалось, будто вы владеете не вполне точной информацией.
— Не заводись, Пуча, — стараюсь я его успокоить. — Сеньор, кажется, располагает кое-чем интересным. Недаром же он архивариус. Да вы присаживайтесь, чего там… Как насчет бокала вина — не повредит, я думаю?
Пальяс бросает иссохший взгляд на бутылку кальвадоса, которым мы орошаем трапезу. Я протягиваю ему стакан. Он садится. Выпивает.
— Пятнадцать лет назад здесь случилась похожая история.
— Еще одно убийство?
— Нет. Тогда жертве — а ею оказалась тоже девица — удалось спастись. Нападавший искусал ей все горло; да как!.. Ну, девица заорала благим матом, и человека два-три сбежались на крик — любопытно все-таки… Это ее и спасло.
— Так, говорите вы, насильник попытался только покусать, ей глотку, и ничего больше? — Пучадес отдает мне нить допроса.
— Я бы сказал — прокусить. Девица была проституткой, и негодяй нанес ей, можно сказать, профессиональную травму. Очень огорчил бедняжку.
— А не мог это быть кто-нибудь из ее клиентов с причудами? — оживляется Суси.
— Да брось ты, Суси, — пытаюсь я ее урезонить. — Такие штучки выделывать посреди улицы…
— А если это любовь? — не унимается она.
— Судя по ранам, он буквально рвал ей горло зубами. Похоже, это был осатаневший маньяк… — продолжает освежать свою память Пальяс.
— Так и не удалось выйти на его след?
— Ни разу. Спустя несколько дней комиссар Пуэртолас — он тогда здесь командовал — закрыл дело.
— А что было с девицей?
— Смылась. Только вышла из госпиталя — и на всех парусах двинула в Барселону.
— Тоже нашла куда! — фыркает Суси. — Если здесь кусаются, там с живой шкуру сдерут, не поморщившись.
Та блондинка, что накрывала на стол, улучив момент, приглашает Пучадеса к телефону — срочное дело. Окинув нас на прощанье многозначительным взглядом, инспектор величественно удаляется.
— Так вы полагаете, что между этими делами существует какая-то связь? — беру я быка за рога.
— Да как вам сказать… Слишком много воды с тех пор утекло, но тот случай сильно меня заинтриговал, и я решил повести расследование на свой страх и риск. Думаю, моя информация вам будет полезна.
— Чудно, право… Вы не находите, что слишком уж много времени вампир провел в раздумьях — отведать ему снова кровушки или погодить?
— Да, в тот раз ни одной зацепки не нашлось, и очень скоро полиция утратила всякий интерес к делу. Я было отважился проверить одну гипотезу, но…
Пальяс замолкает при виде Пучадеса, который подошел к нам попрощаться. Срочное совещание в ратуше, потом совещание в муниципалитете, и комиссар Родриго настаивает на его присутствии. Мы вновь остаемся втроем за столом.
— Тогда я был репортером местной газеты, — продолжает старик. — А потом от меня избавились по политическим мотивам: я пытался организовать в редакции профсоюзную ячейку… Но мне не стыдно прожитых лет. Когда дела мои опять пошли в гору, поздно было уже возвращаться — косяком пошли молодые газетчики, ребята все образованные, с амбицией… Ну да вам такие известны. Да бог с ними, у меня теперь теплое местечко в архиве.