Всякий языковой знак есть акт понимания той или иной предметности.
Употребляя термин «понимание», мы имеем в виду здесь то простое обстоятельство, что воспроизводимый в человеческом сознании предмет никогда не возникает в нем в своем буквальном и неизменном виде. Уже тот простой факт, что какой-нибудь предмет воспроизведен в человеческом сознании, свидетельствует о разных модификациях, которые он претерпевает в человеческом сознании. Ведь человеческое сознание каждое мгновение течет и меняется, часто бывает пассивным и безынициативным, но бывает также и созидательным, и даже творческим. Даже если вещь названа решительно без всяких подробностей, а просто как таковая, как простейший предмет простейшего указания, даже и в этом случае сознание проделывает некоторого рода творческую работу: оно выделяет эту вещь из других вещей, оно отвлекается от разных подробностей, свойственных вещи, от всех ее качеств или количеств и сосредоточивается пока только на самом факте ее существования. Назовем такой знак знаком-индикатором. Уже и эти индикативные акты сознания, несомненно, обладают творческой природой, хотя творчество здесь минимальное. Знак-индикатор является во всяком случае настолько творческим актом сознания, что он, несомненно, некоторым образом понимает означаемую им вещь, так как для появления подобного знака-индикатора уже требуется большое число разного рода наблюдений над вещами, разного рода их сравнения, разного рода их абстрагирования и вообще всяческого нарушения первоначальных примитивных и непосредственных данных предметной информации.
Еще более активно проявляет себя человеческое понимание вещей, когда фигурирующие здесь знаки превращаются из абстрактных индикаторов в целые образы вещей. В литературе не раз мелькал термин «иконический знак», от греческого eicōn, что значит «образ». Иконические знаки чрезвычайно разнообразны, начиная от простого и с виду как бы ничего не говорящего, как бы только буквального воспроизведения предмета и кончая весьма сложной образностью, граничащей уже с художественной образностью. Однако имеет смысл все же резко отличать иконический знак и от знака-индикатора и от знака-символа, возникающего в результате идейно-художественного наполнения того или другого образа. Примеров этих иконических знаков – сколько угодно, и едва ли стоит их здесь приводить даже в малом количестве. Кое-что мы все-таки приведем.
Все хорошо понимают, что такое рубаха-парень, крутой характер, золотое детство или юность, золотые мечты или надежды, золотые руки (о хорошем работнике), серебряные волосы, серебряная или золотая свадьба, медный лоб, медные трубы (в выражении пройти огни, воды и медные трубы), железная воля или характер, век стали, оловянные глаза, он остолбенел, руки и ноги одеревенели, липовая работа, дуботолк, осиновый кол, тернистый путь, почивать на лаврах, розовые мечты или надежды, синий чулок, желтая опасность, коричневая чума, зеленая скука, тоска, Белое море, Черное море, Красное море, беловик и черновик (о рукописях), черная зависть или ненависть, серая жизнь или серое существование, цветистая речь, стиль, зеленая молодежь, белые стихи, точить балясы, толочь воду в ступе, переливать из пустого в порожнее, сыграть в ящик, дать дуба, загнуться, прочитать книгу от доски до доски или от корки до корки, грызть гранит науки, работать спустя рукава, достукаться, дойти до ручки, курить фимиам, вертеться волчком, падать ниц, разбить лоб, большому кораблю большое плаванье, сесть в лужу, в калошу, запятнать имя, честь.
Все подобного рода выражения не только нечто означают, но и означают при помощи какого-нибудь образа. И образ этот здесь имеет обыденное и всем хорошо понятное значение, однако еще не переходящее в художественный образ, который имел бы самостоятельное значение и, не переставая быть знаком вещи, все же содержал бы в себе тот или иной образ и те или иные зачатки образности.