— Ая! — зашипел Пингау, почувствовав, что его ущипнули.
— Чего сидишь, тебя зовут! — яростно зашептал сосед Нэми, эвенкийский князёк.
— Пингау из Тамбори! — грохотом отдалось в ушах солона.
На негнущихся ногах Пингау поплёлся к возвышению, где сидел князь Сокол, он чувствовал, как на него смотрят все, кто был в этом зале. Взгляды жгли его спину и он удивлялся, как у него хватило сил вообще подняться с места. Его ожидали двое, у одного из них, эвенка, в руках была маленькая ступа, из которой он вынул резную блестящую деревяшку, круглую на конце и сунул ему в руку. Пингау с удивлением отметил. что навершие этой штуки выполнено в форме медвежьей головы, священного хозяина леса.
— Прижимай её сюда, Пингау, тут написано твоё имя! — указал ему эвенк на белый лист хаосана, лежавший на подставке. Второй — молодой улыбающийся лоча, пальцем указывал ему место, куда следовало прижать колотушку. Оттиск получился в форме герба князя Сокола, что был посредине его стяга.
— Хорошо, Пингау! Теперь служи честно своему князю! — воскликнул эвенк, а русский подарил ему отличный широкий нож, в богато украшенных ножнах на перевязи.
— Такой нож стоит многих оленей, — пробормотал старый Пингау изумлённо и пошёл обратно, не обращая внимания на восхищённые взгляды других амурцев.
— Нэми из Хонгорси! — раздалось снова.
— Айя-я! — радостно воскликнул сосед Пингау, с ловкостью дикой кошки выскочивший из прохода.
Так были выкликнуты все те, кто стал вассалом Сокола. Лишь к даурскому царю Ивану и его жене Моголчак подошёл сам князь Сокол, пожав им руки, выразив тем самым своё расположение к его семье.
И снова в обеденном зале собрались те, кто осуществлял политику английской короны в Московии. Объяснялось это тем, что часть английской миссии вскоре уезжала в Лондон, отчитываться о московских делах.
— Что докладывать Карлу, ума не приложу! — воздел руки сэр Томас Тассер.
— Какое вам дело до Карла, Томас? — возразил ему сэр Ричард Худ, глава московской компании. — После великой ремонстрации сейчас всем заправляет парламент.
— Я не удивлюсь, если у нас будет республика, как у проклятых голландцев, — хрипло проговорил сэр Нэвилл, терзая свою бородку, схожую с королевской.
— Патрик, а ты что молчишь? — сэр Томас обратил внимание на сидевшего у камина Дойла. — Думаешь, твоя неудача с ангарскими послами будет единственная? Будь я проклят, если в следующий раз не будет такой же конфузии.
— Надо делать так, как сказал мне тот ангарский граф — прийти и поговорить о наших делах. Как принято у честных людей, — проговорил хмурый Патрик, ковыряя кочергой в еле горящих угольях.
— Ты хочешь найти в Московии честных людей? — рассмеялся Тассер, прихлёбывая вино. — Если кто и есть тут из достойных людей, то они утонут в море варварства. А ангарцы, говорят, одной с ними веры и языка?
— Так и есть, сэр Томас, — кивнул Патрик, подходя к столу. — Но они сильно отличаются от московитов. Они скорее похожи на выпускников Оксфорда среди толп грязной деревенщины.
— Даже так? — изумился сэр Ричард. — У них тоже есть университеты?
— А почему бы им не быть? — пожал плечами Дойл.
Покидающий на следующей неделе Москву Томас Тассер обещал обратиться к Карлу с просьбой повлиять на царя Михаила, дабы тот позволил англичанам установить сотрудничество с Ангарским княжеством. Если же Карл не обратит на это внимания, а он не обратит, был уверен сэр Томас, то придётся обращаться к парламенту. Среди прочего им придётся показывать и составленный ангарским послом протокол о правонарушении англичан, написанный несомненно на английском языке, но стиль написания и возможное произношение явно отличались от лондонского говора, на котором говорила элита Англии.
— Как это объяснить? — восклицал Тассер, когда в очередной раз пытался переписать этот документ на удобоваримый для чтения вариант.
К первому снегу до Владиангарска добрался «Гром», тянувший баржу, это был последний на этот год рейс. Из Енисейска вместе с частью московского посольства Ангарии были доставлены три с половиной сотни человек, преимущественно молодых мужчин, для поселения на Амуре в районах Зейского и Сунгарийского устьев. Среди них было до сотни литвинских полоняников, захваченных отрядами украинных воевод в мелких стычках на границе. Остальными были охочие людишки — нижегородцы, набранные людьми Кузьмина на берегах Волги. Царь же, помимо литвинов, прислал двадцать шесть семей из Пскова и окрестностей, которые были замешаны в каких-то сношениях с Речью Посполитой. Были среди них и люди знатные, родовитые.
— Вновь Сибирь становится местом ссылки для политических, — заметил по этому поводу Радек.
— А нам-то что? — хмыкнул Саляев. — Пусть Михаил избавляется от неугодных, ссылая их к нам, чем гноить их по тюрьмам. Или что там у него, застенки?
Помимо людей Грауль привёз и заказанных Дарьей мурлык — в ящиках пищало, шипело и мяукало около четырёх десятков пушистых бестий. Были доставлены и пара десятков лохматых псов, да двенадцать жеребят. Слово своё Михаил Фёдорович сдержал — ангарский путь, обозначенный на картах, обустраивался выделенными для этого царём людьми, правда, за ангарское жалованье. Ну и пусть, не обеднеет Сокол, зато сократится время, проводимое в пути.
Ну а самым интригующим моментом этого каравана было прибытие пятнадцати семейных священников. Этих колоритных товарищей немедля, ещё в Енисейске, отделили от сопровождавших их дьяка с командой подьячих. Затем этих царских чинуш, без обиняков оставили в сибирском городке, не пустив на «Гром». На этих попов у Соколова были свои, далеко идущие планы — они были необходимы для того, чтобы нести слово Христово среди амурцев, вовлекая их, тем самым, в русское культурное пространство. Ведь, насколько помнил Вячеслав, крещённые русскими миссионерами алеуты были вернейшими союзниками русских в освоении Северной Америки и даже несли караульную службу в Елизаветинской крепости на Гавайских островах, когда русский баварец Шеффер осваивал острова. И наоборот, если не уделять этому внимания, как поступили в своё время новгородцы со своими данниками в финских лесах, то пришедшие туда со священниками шведы надолго обосновались там, понастроив лютеранских кирх. Некоторые миссионеры плохо кончили, конечно, но общая цель того стоила. Финские провинции так и остались бы в руках Стокгольма, если бы русские воины не отобрали их у шведской короны.
По прибытию, Грауль и Кабаржицкий несколько дней пропадали у Соколова в кабинете, отчитываясь о поездке на Русь. Здесь их, помимо прочего, ждал приятный сюрприз — бурятский князь Шившей, прибыв на собрание вассалов в Ангарске, привёз князю Соколу несколько тюков скрученных листьев давно испрашиваемого им чая. Тюки эти он обменял в ойратском стойбище на железные изделия и оружие, которое получил у казаков Усольцева, строивших Читинский острожек, на месте перехода от реки Хилок до реки Ингоды. Теперь чашки с ароматным напитком только и успевали заносить в княжеский кабинет. Обсудили мужчины и международное положение Московской Руси. А оно было аховым, впрочем, положение такое было скорее нормальным состоянием их Родины. Москву окружали сплошь недруги — с северо-востока новгородские и псковские земли подпирало шведское королевство, с запада на смоленские и черниговские пределы засматривалось польско-литовское государство, а на юге в славянские земли вцепился клещом кровавый упырь — Крымское ханство. Сотни и сотни тысяч рабов проходили через перекопский перешеек, попав в грязные руки кочевников-работорговцев. Итогом этого демографического геноцида стали не только миллионы сломанных судеб, но и миллионы нерождённых людей, чьё отсутствие ослабило русское государство. Хвала великому царю Ивану, который убрал угрозу с востока — усмирил казанцев и заставил тех служить Руси, а не совершать разбойничьи набеги на русские земли. Тем самым Грозный для врагов Отечества царь открыл для Руси восточные ворота и в итоге русская волна докатилась до Тихого океана, где казаки Ивана Москвитина основали Охотский острог.