– Очень хорошо, – согласился представитель банка. – Но есть еще кое-что. Предупредите слуг, кто мы такие. Хотелось бы, чтобы к нам относились с должным уважением. Сообщите также, чтобы они не пытались вынести что-либо из дома, наказанием за это им будет тюрьма.
Лицо Томаса вновь обрело свой привычный цвет. Ярость настолько душила его, что он не рискнул произнести хоть слово. Просто кивнул и, протянув руку к шнурку звонка, дважды дернул его.
В комнату вошел Орд. Взглянув на лакея, Томас с трудом сглотнул слюну, прежде чем смог отдать распоряжение.
– Отведи этих людей на кухню, проследи, чтобы их накормили. Они… к ним надо относиться с уважением. Эти джентльмены пробудут в доме до вечера.
– Слушаюсь, сэр. – Орд и мужчины посмотрели друг на друга и затем вместе вышли из комнаты.
В оцепенении Томас установился на закрывшуюся за ними дверь, потом медленно обвел взглядом комнату, словно не узнавая ее. Только сейчас, когда появилась реальная угроза потерять свой дом, Моллен начал осознавать, насколько он прекрасен. Дом построил дед, и взгляд Томаса остановился на его портрете, висевшем над камином. Дед был изображен в расцвете сил: благородные черты лица, черные волосы, с макушки к левому виску стекает прядь, словно ручеек из расплавленного серебра. Поговаривали, что именно при нем удача отвернулась от рода Молленов, но и при нем же расцвело благосостояние семьи. Моллены могли проследить свой род до шестнадцатого века, однако лишь во времена промышленной революции превратились из обычных торговцев в состоятельных людей.
Торгуя шерстью и занимаясь другими делами, Уигмор Моллен сколотил состояние. У него было четверо сыновей. Каждому из них он дал образование, стоившее огромных денег. Одним из сыновей Уигмор Моллен мог особенно гордиться, постольку тот стал студентом Оксфорда. Правда, никто из его детей не умер в своей постели, каждого настигла насильственная смерть.
Отца Томаса Моллена застрелили во время охоты на оленей в Шотландии. Утверждали, что это был несчастный случай, хотя никто не мог рассказать, как все произошло на самом деле. Выстрелить мог любой из десятка гостей, участвовавших в тот день в охоте, или кто-то из егерей. Томас Моллен часто задумывался: какая смерть ожидает его самого? Когда-то он немного боялся смерти, но теперь, перевалив пятидесятилетний рубеж и прожив бурную жизнь, его уже пугал сам переход в небытие. В данный момент Томаса волновало другое: чтобы его конец был достойным и не принес бы больших неприятностей близким. Однако он тщательно скрывал свою первоочередную заботу, ведь главе рода Молленов следовало не только быть, но и казаться влиятельным человеком. И даже признание сыну в том, что он устал от жизни, не изменили его твердого желания не умереть в нищете.
Томас облокотился о камин и прорычал сквозь стиснутые зубы:
– Да гори оно все синим пламенем! – Вскинув голову, он уперся взглядом в массивную позолоченную раму портрета. А что будет, если Фрэнк Армстронг откажется помочь? Он знал Фрэнка как обстоятельного, осторожного человека, который сам вытащил себя из самых низов. Для этого ему пришлось втоптать в грязь многих хороших людей. По их трупам он и поднялся до своего нынешнего положения. Томас знал, что сердце Фрэнка ничуть не мягче камней, за которые он штрафовал своих шахтеров, если камни попадались в вагонетках с углем, выкатываемых из глубоких шахт. Да, он не питал иллюзий в отношении своего друга. Однако имелась одна трещина в каменном сердце Фрэнка. Он был готов на все, лишь бы сделать счастливой жизнь своей дочери Фанни. Фанни уже испытала в жизни несколько разочарований, а теперь положила глаз на Дика. И отец охотно заплатит хорошую цену, чтобы дочь стала если не счастливой женой, то хотя бы замужней дамой. Но пойдет ли Фрэнк на то, чтобы заплатить сейчас тридцать тысяч и еще столько же после свадьбы? Сомнительно. Хотя, может, и пойдет, уж больно ему нравится особняк. Не исключено, что он соблазнится и выложит кучу денег, лишь бы увидеть свою дочь хозяйкой Хай-Бэнкс-Холла.
Томас выпрямился, поправил шейный платок и, громко фыркнув, направился в комнату для рисования, надеясь найти там Фрэнка Армстронга.
Глава 4
К обеду все, кроме гостей, знали, что в доме находятся судебные приставы, В курсе были даже дети. Они подслушали разговор Мэри и мисс Бригмор. Мэри разговаривала с гувернанткой так, как раньше никогда себе не позволяла. Реакция мисс на слова Мэри тоже была совершенно необычной. Она только и делала, что постоянно восклицала: "Ох, нет! Ох, нет!"
С самого утра Барбара не могла поднять глаза на лицо мисс Бригмор. Взгляд девочки был прикован к груди гувернантки, тщательно скрытой сейчас под одеждой. Лиф ее платья был застегнут на десять пуговиц, которые, словно стальные замки, защищали грудь от нападения. Но все эти замки и лиф из плотной тафты не мешали Барбаре восстановить в памяти картину: обнаженная грудь мисс Бригмор прошедшей ночью…
Гувернантка спросила у Барбары, не заболела ли она, но девочка в ответ лишь помотала головой. Этот же вопрос ей задавали Конни и Мэри. А потом все внезапно забыли о ней, когда Мэри стремительно влетела в комнату для занятий и совершила неслыханный поступок – она схватила мисс Бригмор за руку и буквально вытащила ее в детскую.
Барбара и Конни подкрались на цыпочках к двери и прислушались.
– Приехали судебные приставы, мисс, – выпалила Мэри.
– Судебные приставы, – как эхо повторила мисс Бригмор.
– Да, кредиторы. Они на кухне и останутся в доме до вечера, а потом начнут описывать имущество. Это конец, мисс, это конец. Что же с нами будет? Что будет с детьми?
– Успокойся! Успокойся, Мэри. – Гувернантка частенько приказывала Мэри успокоиться, но крайне редко называла служанку по имени. И сейчас она сделала это не для того, чтобы придать своим словам большую строгость. – А теперь, не торопясь, расскажи мне, что произошло. Хозяин… он видел их?
– Да, конечно, мисс. На кухне все тоже в панике. Все кончено. Они выгонят нас на улицу. Что же будет с детьми? А мы куда денемся? Говорят, что хозяин задолжал кучу денег… тысячи, десятки тысяч. Всего имущества в доме и на фермах не хватит, чтобы расплатиться с долгами, вот что говорят. Конечно, если денежки утекают как вода…
– Успокойся, Мэри!
В наступившей тишине пораженные девочки смотрели друг на друга, раскрыв рты и вытаращив глаза.
– А могут они отобрать у девочек коттедж, мисс? – снова раздался голос Мэри Пил.
– Коттедж? Ох, нет, нет… Он завещан девочкам в качестве наследства. Не думаю, что они смогут отобрать его.
Последовала еще одна пауза, после которой мисс Бригмор спросила:
– А хозяин, как он отреагировал на это?
– Говорят, он спокоен, мисс.
В детской послышалось какое-то движение. Барбара и Констанция отскочили от двери к окну и уселись на банкетку.
– Что это значит, Барби? – прошептала Конни.
– Я… я точно не поняла, но, возможно, нам придется уехать из дома.
– И мы будем жить в нашем коттедже?
– Не знаю.
– А я с удовольствием буду жить в коттедже, там хорошо.
Барбара посмотрела в окно. Из него открывался вид на огороды, фруктовые сады и большую ферму. Коттедж стоял позади фермы, на другой стороне дороги, примерно в миле от дома. Он был расположен почти как особняк – фасадом на болота и холмы, а задней стороной на красивую долину. В нем имелось восемь комнат, чердак и небольшой внутренний дворик, вокруг которого размещались загон для скота, два денника для лошадей и несколько хозяйственных построек. Все это занимало площадь в один акр.
В свое время в коттедже жила троюродная сестра их матери Глэдис Армор. Она очень возражала против опекунства Томаса Моллена. "Ему нельзя доверять даже воспитание поросенка", – говорила Глэдис. И если бы ее не мучил артрит, она поборолась бы с Томасом за право опеки. Однако вплоть до своей смерти в прошлом году Глэдис не проявляла особого интереса к девочкам. Даже не знала их дней рождения. Все ее участие ограничивалось редким приглашением к себе на чай.