Два мощных телохранителя, державшие Гугенотку под уздцы с двух сторон, осторожно подвели ее к стартовому боксу. Затем, тщательно осмотрев бокс, вышли из него, присоединившись к стоявшим у дорожки еще двум телохранителям. Телохранители по настоянию Мухаммеда наблюдали за Анри с первого же выступления его здесь, контролируя все процессы на ипподроме от взвешивания до старта. Мухаммед не скупился всего личных телохранителей у Анри было двенадцать.
Сдерживая гарцующую под ним Гугенотку, Анри посмотрел в сторону ложи для почетных гостей: мать, как и раньше, сидела у самого барьера, глядя в его сторону. Трибуны были забиты до отказа, и Анри отлично знал: причиной такого наплыва стал он сам. Точнее, созданный рекламными агентствами по заданию Мухаммеда его образ — образ жокея, который никогда не проигрывает. Впрочем, у рекламных агентств для создания такого образа были все основания — из тридцати последних скачек он выиграл двадцать девять, лишь в одной уступив победителю полголовы.
Судья дал команду заводить лошадей в боксы, и Анри, подав Гугенотку, ввел ее в бокс. Затем, когда одновременно с сигналом стартера дверца открылась, Анри, припав к шее Гугенотки, цокнул, и лошадь рванулась вперед. Над трибунами взорвался многоголосый крик; под этот все усиливающийся крик они с Гугеноткой с самого начала повели скачку. За ними скакало около тридцати лошадей, но Анри отлично знал, что ни одна из них не сможет составить сколько-нибудь серьезную конкуренцию Гугенотке. Без особых усилий пройдя первым две трети дистанции, Анри, подходя к последнему повороту, на всякий случай оглянулся. Вплотную за ним, готовые, вздумай он чуть-чуть сбавить пейс, тут же захватить его, скакали три лошади. Взмыленные морды качались у самого крупа Гугенотки, жокеи держались на стременах, сильно пригнувшись, так что он смог увидеть лишь их картузы. Американец, англичанин, француз… Двое, американец и англичанин, считались фаворитами вместе с ним, француз же, которого звали как будто бы Ги Булле, вообще выплыл откуда-то из темноты. Этот Ги Булле был провинциалом, кажется, из Лиона; до этой скачки Анри никогда о нем не слышал. Он даже его имя узнал лишь из сегодняшней программки. Ладно, подумал он, какая разница, кто за мной скачет. В любом случае Гугенотка выиграет у второй лошади как минимум корпус.
В поворот они с Гугеноткой вошли, как он и рассчитывал, первыми. Пейс кобыла держала необычайно легко, и Анри, ощущая в Гугенотке огромный запас сил, решил избавить ее от посыла. Он лишь мягко пригнулся, припав к напряженно вздрагивающей шее. Так, распластываясь над дорожкой, они почти было прошли поворот, как вдруг кто-то с огромной силой ударил Анри в плечо. Толчок был таким мощным и так точно рассчитан, что Анри еле удержался, чтобы не вылететь из седла. В первые мгновения он не смог даже оглянуться, сосредоточив все усилия на том, чтобы восстановить равновесие. Лишь выйдя из поворота, он бросил короткий взгляд назад. Рядом, не выдержав бешеного пейса, постепенно отпадал назад на своем жеребце Ги Булле. Все ясно, подумал Анри, его толкнул этот, неизвестно откуда вынырнувший француз. Причем толкнул очень расчетливо, в момент, когда Анри и Гугенотка закрыли его от объектива телекамеры, ведущей съемку с едущей по внутренней дорожке машины. Ничего себе прикол, подумал Анри. Ведь если бы при падении он не сломал себе шею, его наверняка затоптали бы скачущие следом лошади… И все же он удержался… Удержался, удержался, удержался, повторял он про себя… И в этот момент вдруг понял: он падает. Еще не понимая, в чем дело, он попытался ухватиться за гриву. Тщетно: опоры с правой стороны, там, где его только что надежно поддерживало путлище из сыромятной кожи, уже не было. Черт, успел подумать он, как же могло случиться, что путлище оборвалось… Ведь он сам проверял его перед самой скачкой… Это было последнее, что пронеслось в голове. Ударившись о землю. он вдруг понял: этот удар так силен, что он, Анри Дюбуа, раскалывается. Затем наступила темнота.
Резко затормозив перед уже знакомым ему входом в ложу, Жильбер выскочил из машины. По шуму над трибунами, по стоящим около входа в ложу полицейским, вообще по всему попытался определить: случилось ли уже что-нибудь или еще нет. Понять это было невозможно. Трибуны шумели довольно сильно, но ведь это вполне мог быть обычный шум, сопровождающий скачку. Что же до полицейских, по ним вообще ничего нельзя было понять. Они стояли в спокойных позах, о чем-то непринужденно переговариваясь. Лишь когда Жильбер кинулся к ним. один из полицейских, уже знакомый ему инспектор, настороженно покосился в его сторону.