<p>
Оба одинаково грязные и оборванные, на обувь налипли куски грязи смешанной с желтой листвой. Лица небриты, зрачки глаз с лопнувшими капиллярами сужены до минимального предела. И снова ответ на подобное замечание пришел сам:</p>
<p>
- Одно из двух, либо обдолбанные, либо их действительно, что-то испугало!</p>
<p>
Завидев меня, Брендибой остановился, тяжело дыша и согнувшись пополам принялся отплевывать липкую слюну, поднимающуюся, казалось, из самых легких.</p>
<p>
- У...ухо...ди! - прохрипел он, не поднимая головы.</p>
<p>
Тонкая полоска слюны, тянущаяся из его рта к земле, ярко блестела в проникшем сквозь ветви солнечном луче. Второй испуганно озирался по сторонам, готовый в любой момент сорваться и бежать дальше. Его душили, сотрясающие все тело, приступы кашля. Вот, что значит вести не совсем здоровый образ жизни! Клокотание не растворяющейся слизи в их горлах, коробило мой слух, совсем непривычный к подобным звукам.</p>
<p>
Первые шаги, новые слова и звуки - это интересно, хотя немного страшновато.</p>
<p>
Эти двое немного отдышались, клокочущее дыхание выровнялось. Брендибой с изрядной долей ужаса осмотрелся по сторонам, махнул рукой, и они снова побежали куда-то прочь. Как можно дальше.</p>
<p>
Я сделал очередной шаг, но уже твердый и уверенный. Перенес вес тела на поставленную вперед ногу, затем передвинул другую. Следующий шаг дался намного легче и более неосознанно. Вот она, первая радость победы, начавшейся с первого тотального поражения.</p>
<p>
Медленно набирая темп, мои ноги, постепенно, перешли на бег. И вот я уже бегу, стараясь дышать как можно ровнее и правильнее. Выдерживая, подсказанный сознанием, ритм вдоха-выдоха, акцентируя внимание на продолжительностях и паузах. Но настал момент, когда в легкие вонзились тысячи крошечных игл, наполнив их болью. Появилась резь в боку, каждый глоток воздуха разливался по организму жидким огнем. Я бежал, беспорядочно хватая разлившийся среди деревьев прозрачный, бодрящий холод. Бежал, преодолевая небольшие возвышенности, перепрыгивал через крошечные овражки и стволы, поваленных непогодой и людьми, деревьев. Видел речушку, несущую свою ледяную воду по заросшим мхом камням, укрытую между двух обрывисто-глинистых берегов.</p>
<p>
Надлежащая закалка отсутствовала, и силы уверенно истощались, готовые бросить тело на землю в любую минуту. Но где-то снова и снова находился новый резерв, ноги бежали сами.</p>
<p>
Лес принялся редеть. Деревья расступались, расстояние между ними увеличивалось. Показалась залитая солнечным светом зеленая поляна, которую серым шрамом прорезала лесная дорога. Равномерно раскатанная грязь в виде двойной колеи, застыла угловатыми кусками. Она сторожила лужицы чистой дождевой воды. Мелкое болотце причудливо разложило на своем дне палые листья. Оно подавало мне знак. Я остановился, напряженно вглядываясь в символ на дне продолговатой лужи. Смысла знака не понял, зато впервые увидел свое нестабильное отражение в трепещущей воде. Черно-белый двойник смотрел на меня широко раскрытыми глазами и жадно глотал воздух.</p>
<p>
Привел в порядок дыхание и не спеша пошел вдоль дороги, надеясь, что она выведет меня к дому.</p>
<p>
Дорога стала немного ровнее, глубокая колея разгладилась и в покрытии появились вкрапления гравия. Немного дальше гравийка покрылась выщербленным асфальтом. Показалось некое подобие ограды, сделанной из стволов молодых деревьев. Затем другой забор, но уже из грубо отесанных досок. Воздух пах дымом, где-то рядом было человеческое жилье и мой дом. Знакомый крутой косогор, заросший редкими деревьями и усыпанный разноцветной листвой. Я знал, что скоро буду на месте.</p>
<p>
* * *</p>
<p>
Все что я увидел от своего дома - только печь, с торчащей в небо трубой и кучу дымящихся головешек. Другие дома постигла та же участь. На привязи жалобно скулил пес, осторожно ступая лапами по горячей земле. Я подошел к нему и наклонился, чтобы отпустить его. Он даже не почувствовал моего приближения, лишь когда я коснулся его шеи, пес вздрогнул и уставился на меня выжженными огнем глазами. Его морда была полностью обожжена, кожа под обпаленой шерстью бугрилась волдырями ожогов. Треснувший от нестерпимого жара нос, вздернутые вверх обугленные губы, обнажали покрытые влажной кровавой пеной клыки. Пес поочередно поднимал лапы, прижимая их к телу и жаловался на невыносимую боль.</p>
<p>
Цепь, на которой он сидел до сих пор была горячей. Я отыскал застежку брезентового ошейника и осторожно расстегнул её. Ошейник с шеи пса снялся вместе с куском шкуры. Из горяче-красного живого мяса медленно выступили белесые капельки сукровицы. Собака тихо скулила. Я смотрел на все это и внутренне содрогался, даже не представляя, какую боль она испытывает. От этого тихого, грустного воя становилось не по себе. Помочь ей уже нельзя было ничем, но и оставлять подыхать в мучениях, тоже не хотелось.</p>
<p>
Способ решения ситуации подсказал все тот же, холодный и расчетливый разум. Корявая, еще дымящаяся дубина, опустилась на голову пса, но она прошла немного вскользь. Удар, нанесенный неопытной рукой, содрал остатки кожи с головы собаки, подставив под лучи осеннего солнца, влажно блестящую кость черепа. Интонация воя пса даже не изменилась, он по-прежнему, монотонно негромко скулил. Следующий удар был более точным и уверенным, хотя изрядную долю дрожи в руках, да и во всем теле, так подавить и не удалось. Кость глухо хрустнула, и собака медленно улеглась на выгоревшую землю, положив голову на скрещенные лапы, как будто она собиралась спать. Но сон этот у неё был последним. Я же совершил свое первое убийство.</p>
<p>
Глядя на мертвого пса, мне даже не пришлось испытать неимоверного прессинга со стороны жалости и вины за его смерть. Ведь, по сути, я был всего лишь взрослым ребенком с чистой, невинной душой, не познавший аспектов добра и зла, включая прочую бинарную ерунду. Единственно, что я сделал тогда - похоронил пса, выкопав для него небольшую могилку. Такие, обычно, копают для пластмассовых крокодилов. Уж это, я знал наверняка.</p>