О празднике напоминали лишь пустые столы и перевернутые стулья.
Питер Осмонд пытался пробиться сквозь эту охваченную паникой толпу. Кирхера нигде не было видно. Осмонд снова попытался найти Леопольдину, но тщетно. Неожиданно его окликнул знакомый голос:
— Питер!
У двери библиотеки ему махал рукой отец Маньяни. Он ринулся к нему, за ним — Вуазен и Коммерсон.
— Я шел за ним, он вошел сюда, — сказал отец Маньяни. — Но мой магнитный пропуск остался в кармане куртки.
Осмонд достал свой и открыл дверь. Они осмотрели этаж за этажом, открывая все двери, прислушиваясь к малейшим звукам. И вдруг:
— Отпустите меня!
Леопольдина! Это могла быть только она!
Четверо мужчин ворвались в помещение запасника и увидели две фигуры, которые направлялись к противоположному выходу, ведущему на Большую галерею эволюции. Они бросились за ними и оказались в полной темноте.
Они знали, что помещение, в которое они вошли, огромное. Эхо их шагов по паркету гулко звучало в пустоте.
Неожиданно Большая галерея эволюции ярко осветилась. Роскошные сосуды из дерева и металла ожили, демонстрируя вереницу набитых соломой животных и разноцветные витрины. В невесомости колыхались скелеты китов; поражали необыкновенные цвета шкур млекопитающих, бесконечное разнообразие строения тела. Homo sapiens казался совсем ничтожным по сравнению с этим невероятным разнообразием форм животных. Поглощенные погоней, Осмонд, отец Маньяни и двое полицейских не осознали, что они воссоздают извечную борьбу вида против вида.
На первом этаже комиссар Руссель кричал в мегафон:
— Сдавайтесь, Кирхер! У вас нет иного выхода! Отпустите ее!
Иоганн Кирхер держал револьверу виска Леопольдины, вид у него был совершенно потерянный. Осмонд и Вуазен с одной стороны, отец Маньяни и Коммерсон с другой образовали своего рода клещи, тесня беглеца в угол Большой галереи.
И тогда они увидели. Три чучела обезьян, три бонобо, цепляющиеся за ветви какого-то тропического дерева, являли собой очень живописную группу. Из всех приматов бонобо известны тем, что они наиболее похожи на людей. Они обладают исключительной способностью к обучению и проявляют совокупность весьма отработанного социального поведения. Некоторые ученые без колебаний утверждают, что они самые непосредственные предшественники Homo sapiens.
Одно из чучел выглядело просто ужасно: на торс чучела примата была надета голова Эрика Годовски. Для Иоганна Кирхера и его сподвижников демонстрация, таким образом, была полной, полный цикл эволюции завершился самым вероломным способом.
Полицейские тем временем сбежались со всех сторон и оттеснили Кирхера и Леопольдину в угол. Над их головами оказалась надпись: «Зал исчезнувших видов». Кирхер все еще держал на прицеле Леопольдину.
Похититель и его жертва сосредоточенно посмотрели друг на друга. К своему удивлению, Леопольдина вдруг почувствовала к нему глубокую жалость.
— Зачем вы это делаете? — спросила она.
— Мне так приказал Бог, — пробормотал Кирхер. — Я всего лишь подчиняюсь Ему.
— И Он потребовал от вас убивать в воскресенье? Я думала, что воскресенье — священный день. День прошения. Надо прощать, Жан. Бог дает жизнь, а не смерть.
Кирхер не знал, что ответить. Он снова стал тем соискателем, Жаном Оствальдом, тем немного растерянным молодым человеком, подавленным слишком суровым воспитанием и наверняка никогда не познавшим любви. Леопольдина почувствовала, что его решимость поколеблена, что его наконец начинает одолевать сомнение. Теперь она почти умоляла его:
— Вы же видите, что все кончено! Сдавайтесь! Спасите хотя бы свою жизнь!
Кирхер опустил оружие.
— Свою жизнь? А что такое моя жизнь? Ничто. Дуновение в руках Бога…
Раздался резкий звук выстрела. Подкожный шприц вонзился Кирхеру в плечо. Алекс, который незаметно проник в Большую галерею и устроился на спине чучела верблюда, чтобы удобнее было стрелять, как всегда, оказался меток.
Кирхер, морщась от боли, поднес ладонь к плечу. Он знал, что не больше чем через тридцать секунд наркотик подействует. Он собрался с последними силами и поднял руку с револьвером.
— Я вас любил, Леопольдина, — прошептал он. И вдруг, словно это было его завещание, громко закричал: — Я не животное!
Потом решительно вложил дуло револьвера в рот и нажал на курок.
ЭПИЛОГ
Развалясь в кресле и положив обе ноги на свой рюкзак, несколько странный путешественник в помятой одежде читал последний выпуск «Монд», не обращая ни малейшего внимания на суету в зоне посадки. Группа итальянцев собралась у терминала, с насмешкой показывая пальцами на лохматого бродягу, погруженного в чтение газеты.