— Вы хотите сказать, что это — доказательство существования инопланетян?
Осмонд широко улыбнулся.
— Не в смысле маленьких зеленых человечков. Нет, скорее — простейших бактерий. Некоторые биологи, такие как Френсис Крик[20] и Лесли Оржель,[21] утверждали это еще в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, но не смогли предоставить даже самых минимальных доказательств и не были приняты всерьез. Во всяком случае, мною. Другой ученый, Фред Хойл, потом претендовал на то, что простейшие организмы, вероятно, происходят от какого-нибудь метеорита, упавшего на земную поверхность многие миллиарды лет назад. В итоге Земля выполнила функцию чашки для культуры микробов, и именно этот процесс я собираюсь воспроизвести.
Леопольдина снова остановила взгляд на куске метеорита, лежащем под защитой стеклянного колпака.
— И этот…
— Этот булыжник, возможно, сможет дать нам окончательное доказательство, вот так. Но вы понимаете, что мы должны проявить крайнюю осторожность. И прежде всего нужно определить происхождение этого метеорита.
Он бросил насмешливый взгляд в сторону священника и сказал вполголоса, но недостаточно для того, чтобы святой отец этого не услышал:
— Отец Маньяни этим займется. Чудеса — его специальность.
Священник оторвал взгляд от экрана и улыбнулся молодой женщине.
— Я пытаюсь смоделировать его траекторию в зависимости от небесных тел и сил гравитации, которые могли отклонить его полет. В расчет входит много переменных величин, в том числе и угол встречи, но я думаю, что это возможно.
Леопольдина обернулась к Питеру Осмонду:
— Если я правильно понимаю, это заставит нас пересмотреть все теории возникновения жизни на Земле, а ей…
— …три с половиной миллиарда лет. Да, Леопольдина, если гипотеза Лоика Эрвана подтвердится, придется переписать немалую кипу книг и учебников.
Леопольдина вдруг почувствовала себя совсем обескураженной при мысли, какую работу пришлось бы ей сделать, чтобы навести порядок в архивах. Да тогда этому просто конца не будет!
А Питер Осмонд с ехидным видом добавил:
— Но это заставит нас переписать еще и другие книги… Не так ли, святой отец? — обратился он к священнику, словно его слова были недостаточно ясны.
Отец Маньяни улыбнулся ему поверх экрана.
— Я полагаю, вы намекаете на Священное Писание?
— К примеру. Главное, все его начало. Вы знаете. Книга Бытия… Небо, планеты, животные, Адам и Ева…
— Вы слишком умны, профессор, чтобы не знать, что Бытие — текст символический, и не может быть и речи о том, чтобы принимать его в буквальном смысле. Для меня он скорее поэтическое размышление о всемогуществе Господа.
— Okay, — сказал Осмонд. — Не мешало бы добавить одну деталь: вначале был Бог. А потом уже появился метеорит.
Отец Маньяни от души рассмеялся:
— Не будьте вероломны! Можно спокойно рассуждать о механизме, который руководит Вселенной, не отбрасывая гипотезу о первом Творце. Вопрос о происхождении будет стоять всегда. Мы имеем столько самых разных мнений по этому вопросу, я знаю это, но цель наша, нас обоих, найти истину. Только это идет в счет.
— Да, но Галилей…
Отец Маньяни посмотрел на собеседника с бесконечной благожелательностью.
— Но Галилей жил триста пятьдесят лет назад, Питер. С тех пор Церковь изменилась.
— Допустим…
— А я могу принять участие в разговоре? — послышался женский голос.
— Лоранс! Невероятно! — обернувшись, вскричал Питер.
Ему не удалось скрыть ни свое удивление, ни смущение. Во всяком случае, женщина, которая только что вошла в лабораторию, для него была гораздо больше, чем просто ученый.
В свои сорок лет Лоранс Эмбер нравилась мужчинам, и она это знала. Очень обольстительная, она представляла собой крайне редкий экземпляр ученого, ведь они обычно уделяют своей внешности минимум внимания. Один костюм с вызывающим декольте свидетельствовал о желании обольщать. Реакция Питера Осмонда лишь частично оправдала ее ожидания: он сконфузился и бросил смущенный взгляд на Леопольдину, которая предпочла сделать вид, будто ее очень интересует работа отца Маньяни.
20
Крик, Френсис Харри Комптон (1916–2004) — английский биофизик и генетик, лауреат Нобелевской премии.