– Они оказались закрытыми, а таран мы с собой не захватили, – парировала я.
Пройдя по широкой мощеной дорожке, мы поднялись по каменным ступеням к входу с гербом, под которым обнаружилась надпись на латыни: «Non nobis Domine»[28]. С обеих сторон двери красовалось по табличке с надписями, поддающимися прочтению: «Благословенны сильные, ибо они будут вершить судьбы мира. Прокляты слабые, ибо наследство им рабство!» и «Благословенны победители, ибо победа – основа права. Прокляты покорившиеся, ибо будут они вассалами навек!».
Тут уже я не выдержала и поинтересовалась, указав на одну из табличек с латынью:
– Обычно когда что-то пишут, то рассчитывают, что это прочтут. Или сюда ходят только те, кто знаком с мертвыми языками?
– Не мне, Господи, не мне, а ради вящей славы Твоей, – низким голосом, нагнетающим страх, продекламировал секьюрити и с гордостью добавил: – Это был девиз рыцарей-тамплиеров.
Я заметила, что Марта боязливо обернулась, видимо, в поисках путей отступления. Похоже, мне пора как-то отреагировать на это, иначе начнется повальное бегство подруг. Но не успела я открыть рот, как Женя, редактор отдела новостей, обладательница пышной фигуры во вкусе фламандского живописца Рубенса, девушка решительная и бесцеремонная, прогрохотала:
– Слышь, ты, ключник, не пужай бедных девушек, они тебя сами могут удивить!
– Но ведь мне задали вопрос, – обиделся охранник и открыл дверь.
Мы прошли по коридору, на стенах которого были нарисованы фрески весьма фривольного содержания. Зал был небольшой, несоразмерный с самим зданием, видимо, здесь были и другие помещения. Играла унылая музыка, сопровождавшая не менее безрадостное песнопение. Как и ожидалось, зал был отделан под старину: стены были обложены плоскими коричневыми кирпичиками – плинфами, через равные промежутки были устроены продолговатые лжеарки, внутри отделанные черным камнем. У дальней стены на каменном подиуме была установлена огромная скульптура старца с раскинутыми руками. По обе стороны старца находились скульптуры коленопреклоненных девушек. Одна скульптура изображала глубокое горе, лицо девушки было закрыто руками, а над ее головой в утешительном жесте простерлась длань старца. Другая девушка с надеждой ухватилась за правую руку старца, словно желая ее облобызать. Из-под капюшона виднелось хитрое и похотливое лицо старца, похожего на сатира, с блуждающей развратно-лукавой усмешкой. Поверх его одеяния висел необычной формы крест, более похожий на меч.
Все скульптуры были установлены на отдельных тумбах в форме параллелепипеда, на лицевой грани которого были нанесены письмена на латыни. За спинами фигур виднелась каменная арка, в центре которой была дверь.
Секьюрити передал нас вполне обычному официанту, одетому в черную косоворотку и подпоясанному длинным бордовым фартуком. Он усадил нас за простой деревянный стол без скатерти. Стулья были тяжелые, топорно сработанные. Чтобы двигать их, приходилось прилагать немалые усилия. Для рыцарей-тамплиеров это наверняка не составляло труда, чего нельзя сказать о нас, изнеженных девушках XXI века. Предоставленное меню, кроме готической символики, отличалось от обычного наименованиями блюд и напитков, к примеру пиво здесь называлось элем. Я не удержалась и поинтересовалась у официанта, что изображают скульптуры и что написано на тумбах. Он достал из кармашка фартука блокнот и прочел:
– «Что молитесь, не умолкая, а в душе думаете о другом? Кто более грешен: женщина, предавшаяся страсти, или та, кто, уповая об этом, хулит блудницу? Не к разврату взываю я: к Истине». А вот кто кого изображает, я не знаю. Декор такой.
– Что за музыка у вас? Нельзя ли чего-нибудь повеселее? – спросила Женя.
– Это же Шуберт! – Официант сделал умное лицо. – Его ранняя опера «Увеселительный замок Сатаны».
– Ой, как интересно! – подала голос Нади Корж, журналистка отдела культуры, высокая, худая и плоская, в недавнем прошлом неуспешная топ-модель.
Ее карьера на подиуме, по ее мнению, не удалась из-за происков завистников, но подруги, и я в том числе, предполагаем, что виной этому ее непростой характер.
– Какую оперу мы услышим после этой? Моя подруга, – Нади кивнула на Женю, – обожает оперу, а еще больше – реквием. Тогда у нее возникает зверский аппетит – на напитки.