А недавно сюда приехало несколько семей — с чадами, со стариками и старухами, — и это отнюдь не добытчики угля и не чьи-либо друзья-приятели. Это армяне из Баку и Кировобада. Их дома разорены, у некоторых сожжены, их самих выкинули с работы. Муж одной из женщин — азербайджанец; он не приехал с семьей: он в больнице. Его избили до полусмерти, когда он отказался развестись с женой-армянкой, уйти от семьи.
Они не сразу попали в наш дом отдыха, эти беженцы. До этого побывали в Армении, где для них ничего не смогли сделать. И здесь, в столице, никто ими толком не занимается, если не считать, что в Армянском представительстве выдают по полсотне рублей в месяц.
Мужчины ездят отсюда в Москву, ищут работу. Работа для некоторых есть, но нет жилья; или есть жилье, но при условии, что работник один, без семьи.
Свет не без добрых людей: в Малеевке для переселенцев собрали деньги, кое-какую одежду (они бежали в чем были); желающим предложили поработать в подсобном хозяйстве…
Но что дальше?..
И куда дальше?..
Вот они — плоды директивной дружбы народов и веселых межнациональных попоек под кодовым названием «Неделя» или «Декада искусства»; вон он — страшный урожай с полей, засеянных сорной травою словес о свободе и равенстве, о расцвете и дальнейшем улучшении… Вот они — ягодки, выросшие из цветочков утопической болтовни и обильно политые ядовитой слюною лжи.
Вот они — три десятка неприкаянных мужчин, женщин и детей…
А сколько их еще по всей стране — живых и уже мертвых!..
Наш бронепоезд не на запасном пути, как пелось в годы всеобщего энтузиазма; наш бронепоезд — в тупике.
ГЛАВА IV. Тюрьма на сцене. «Демоническая» улыбка Юры. Вечеринки у Сони. «Жизнь моя полным-полна исканий…» Жестокое решение директора школы и непредвиденные последствия. Оказалось, он родился в Год Обезьяны под Знаком Девы. Анна Григорьевна бежит за поездом
1
— …Что за хлев развели? — заревел полковник. — А вы что развалились, как поросные свиньи?
— Ты чего кричишь? У нас свое кричало есть.
— Что такое? Ты с кем разговариваешь, коровья морда? Я — полковник Черняк… Слыхал, сукин сын? Вставать сейчас же, а то всыплю всем шомполов!..
Юра бегал по сцене в синем жупане, взятом напрокат из настоящей театральной костюмерной, размахивал толстым брючным ремнем и с наслаждением выкрикивал все эти слова. Правда, «сукиного сына» Людмила Александровна не рекомендовала употреблять во время спектакля — только на репетициях.
(…Да, в среде воспитателей нашего подрастающего поколения во все годы царило твердокаменное убеждение, что ни дети у нас, ни подростки и слыхом не слыхивали ни о каких ругательствах, — откуда бы?! — а потому даже слово «черт», встреченное как-то в рукописи моей повести для детей, вызвало у ее редактора состояние, близкое к шоку… Слово «черт» действительно не слишком популярно среди молодых. Его успешно заменяют совсем другие присловья, слова и целые фразы, чаще всего связанные с женскими образами: наших матерей, а также девиц легкого поведения…)
— …А ты за что посажена? — Это полковник Черняк обратился к бабе-самогонщице. Дело происходило в тюрьме.
— Та меня, пане начальство, по несправедливости посадили, — затараторила Нина Копылова. — Вдова я, самогонку мою пили, а меня потом и посадили…
— Забери свои манатки — и марш отсюда! — гаркнул Юра.
И Нину не нужно было долго уговаривать…
Вообще Юра не слишком охотно пошел в драмкружок. Одно дело дома у себя выступать, с братом Женей, когда зрителей раз, два — и обчелся: отец, мать, Валя, дочь няни-Паши, баба-Нёня (она была самым нежеланным зрителем, потому что могла в наиболее важном месте встать, уйти на кухню или, того хуже, крикнуть, чтобы они так не скакали по ее дивану); и совсем другое дело — в огромном зале, на настоящей сцене, когда зрителей человек четыреста, если не больше. Юра стеснялся, а кроме того, вовсе не преувеличивал свое актерское дарование.
Записался же он в этот кружок, во-первых, потому, что Коля Ухватов… Нет, если быть до конца откровенным, то, во-первых, потому, что там были Нина Копылова и Ира Каменец, а уж во-вторых, потому что Ухватов, этот заядлый театрал и театроман, так агитировал, так уговаривал… Всех уломал: и Витю, и Андрея, и Юру. Сам Коля тоже не блистал актерским талантом, но без ума любил сцену со всеми ее атрибутами: ярким светом, костюмами, декорациями, занавесом; обожал бесконечные разговоры о пьесах, о ролях — всю эту таинственную сценическую жизнь, которой впоследствии долгие годы руководил из своего начальственного кресла.