На экране мелькали кадры репортажа с космодрома. На стартовой площадке белой свечой высился многоместный космический корабль «Звезда Вифлеема». Свита президента шествует по бетонным плитам к бункеру укрытия. Там установлены микрофоны и телекамеры.
— Дамы и господа! — привычно улыбается президент в объективы. — В этот час я нахожусь на борту многоместного космического корабля «Звезда Вифлеема», — форпоста нашей космической обороны. Космос — это весы мира, и «Звезда Вифлеема» — одна из гирек, которая позволяет нам сохранять равновесие в грядущей «звездной войне»...
Страстная, пронзительная мелодия скрипки невольно вплеталась в речь президента. Она звучала как бессловесный гневный протест...
— Ни один корабль не стоил нашей стране так дорого, как этот, — продолжал президент, — но мир в космосе стоит еще дороже!..
Рейфлинт в сердцах выключил телевизор.
— Кажется, я это уже где-то слышал...
— Они получат еще один «Архелон», — воскликнул Бар-Маттай.
— Только в космосе...
Рейфлинт и Бар-Маттай поднялись на ходовой мостик. Над ними ярко сияли ризы созвездий. Рейфлинт запрокинул голову.
— Видишь, альфа Малой Медведицы. Полярная звезда. Полярис. Через нее проходит земная ось. К ней же привязана и залповая точка «Архелона». Если хочешь, это погребальная звезда человечества, — сказал он, сосредоточенно думая о чем-то своем.
— От Вифлеема до Поляриса...
— Что-что? — переспросил Рейфлинт напряженно.
— Я говорю, человечество прошло путь от звезды Вифлеема до Поляриса...
— Звездный путь, — горько усмехнулся Рейфлинт. — Сквозь тернии — к звездам...
Через стальные джунгли трубопроводов О'Грегори с трудом пролез за Бахтияром. При этом они успевали перебрасываться репликами.
— Надо, чтобы в каждом отсеке было хотя бы по одному нашему человеку, — пыхтел полковник медицины.
— Можно... — откликался стюард.
— Я изучил систему судовой вентиляции. Она легко перекрывается по отсекам.
— Это известно любому новичку,
О'Грегори пропустил колкость мимо ушей.
В выгородке-«пещере», где их поджидал Аварийный Джек, Бахтияр отогнул край ковра, под которым обнаружилась крышка люка. Стюард поднес к замочной скважине магнитный браслет — из скважины выскочил и прилип к браслету металлический шарик. Ключ легко вошел в освободившуюся скважину, и Бахтияр открыл свой потайной «сейф». Он извлек оттуда пластиковый пенал и подал его О'Грегори.
— Это годится? — с надеждой спросил стюард.
О'Грегори размял щепотку белого порошка в пальцах, понюхал его.
— Психомимотик... Пару пригоршней в вентиляционную магистраль, и через три минуты все хохочут... до слез, до колик в животе. Хохочут до смерти.
— И мы с вами тоже?..
— Мы с вами наденем кислородные маски... Или еще лучше, — пошарил доктор в кармане комбинезона, — каждый сделает себе укол шприц-тюбиком.
Бахтияр поежился:
— С детства боюсь уколов. Лучше маски.
— Как только психомимотик подействует, — О'Грегори щелкнул по руке Аварийного Джека, который попытался было запустить пальцы в пенал, — ты продуешь цистерны, и мы всплывем. Отберем чистых и не чистых.
— А кто поведет корабль? Вы? — испытывал идею Бахтияр.
— Мы оставим двух офицеров: штурмана и инженера-механика.
— Трех, — хохотнул стюард. — Вас тоже.
— У вас хорошее настроение, Бахти, — кисло заметил О'Грегори.
— Да, черт побери! Когда надо действовать, мне становится весело, а действовать надо быстро. Сегодня же ночью.
— К чему такая спешка?
— Я вам не верю, док. Вы из кают-компании...
О'Грегори усмехнулся.
— Иногда за молчание можно получить больше, чем за донос...
Торопливые трели ревуна заставили вздрогнуть всех троих.
— Что это? — побледнел доктор.
— Нас засекли. Сработала сигнализация, как в банке. Хе-хе... Успокойтесь, док! Это ракетная тревога.
На мнемосхеме пульта ракетной стрельбы, где изображен условный чертеж «Архелона», горели двадцать четыре — по числу шахт — зеленых транспаранта, обозначающих «готовность».
Рейфлинт в белой парадной тужурке, при шпаге принимал доклады из отсеков о готовности к стрельбе. Рооп, нажимая клавиши, вводил данные в память боевого информационного устройства. За спиной Рейфлинта стоял Бар-Маттай, которому коммодор бросал отрывистые фразы, не сводя глаз с пульта:
— Я прочитал сотни книг и пришел к очевидному выводу: человечество прекрасно приспособилось к внешней среде, к нашей планете. Лучше, чем какие-либо другие существа подлунного мира. Но мы не смогли устроиться социально. Люди не смогли приспособиться друг к другу.
После двух мировых боен, на пороге третьей человечество похоже на самоубийцу, которому дважды не удалось размозжить себе голову, и он наконец забрался этажом выше...
— Что толку от совершенства нашего биологического аппарата, если вот это, — Рейфлинт постучал себя по виску, — не хочет рубить сук, на котором висит наша общая петля. Человечество — тупиковая ветвь эволюции. Так не разумнее ли начать все сначала?! Со взрывом Земля родилась, во взрыве и погибнет!
Рейфлинт быстро шагал по безлюдному отсечному коридору в сопровождении Бар-Маттая.
— Десять тысяч лет нашей истории, — продолжал коммодор свой монолог, — всего лишь десятиминутный эксперимент. Одним опытом больше, одним меньше — пусть считают их археологи, — но рано или поздно на земле возникнут такие существа, которым достанет разума не уничтожать друг друга. Я хочу, чтобы это произошло как можно раньше. Двенадцать ракет по Евразии, двенадцать по Американским континентам, и запылает всеочистительный костер, так выжигают жухлую траву для новой поросли. Я не параноик и не шизофреник, но я чувствую, что это мой долг — перед богом ли, перед эволюцией...
Рейфлинт рванул отдвижную дверь своей каюты так, что взвизгнули ролики. Скрипач почтительно встал. Рейфлинт сдернул белую перчатку и обхватил красную рукоять дистанционного запуска.
— Я, коммодор Рейфлинт, — торжественно возгласил он, — вызван к жизни затем, чтобы спасти планету от плесени, именуемой человечеством!
Бар-Маттай шагнул к командиру:
— Ты не посмеешь это сделать, коммодор!
Рейфлинт поудобнее перехватил рукоять:
— Я пригласил тебя не затем, чтобы пускаться в дискуссии. Для этого у нас было предостаточно времени... Я хочу, чтобы похороны человечества состоялись, как положено, при исповеднике и под реквием. Играй же! — кивнул он музыканту.
Скрипач встряхнул волосами и ударил смычком по струнам. Но вместо реквиема зазвучала гневная страстная мелодия. С первыми же ее звуками Бар-Маттай рывком перехватил руку Рейфлинта и резко оголил свое левое плечо. На нем был выколот застывший в прыжке дельфин.
— Я тоже был командиром лодки! — прокричал он в лицо Рейфлинту. — И мы тоже выполняли особые задачи. Вместо торпед у нас были дельфины. То была дурная игра, и я вовремя из нее вышел! Я выпустил Дельфа в море...
Рука Рейфлинта разжала красную рукоять.
— Самое страшное — это зло, возомнившее себя добром. — Бар-Маттай нажал тумблер, каким обычно Рейфлинт включал гидрофоны, и в каюту ворвался шумный вздох океана.
И снова забубнили, забулькали на все лады невнятные голоса жизни, простиравшейся по ту сторону поверхности океана; жизни, древней, как белок; жизни, выплеснувшейся на континенты и в космос и уже потому только неуничтожимой и вечной...
Океан молил о пощаде. Его гигантское жидкое тело всколыхнулось и сжалось, еще теснее обхватило земное ложе. Он, миллионы лет пребывавший лишь мантией разума, вдруг собрался в одну болевую точку, и точка эта вспыхнула в недрах мозга Рейфлинта. Кричал дельфин. То ли многолопастный винт субмарины полоснул ему по спине. То ли одинокого зверя настиг резак пилы-рыбы. То ли он кричал, повинуясь инстинкту-интуиции, как воют собаки, предвещая покойника. Но Дельф кричал по-человечьи надрывно и осмысленно. Единственное преданное «Архелону» живое существо взывало о помощи. А может быть, оплакивало тех, которые сами в ней нуждались...