Пока Дэниел рассматривал новую обстановку кабинета, Рейвен плюхнулся в кресло и взмахом руки отодвинул на край стола письменный прибор и статуэтку ворона из черного нефрита.
- Так на чем мы закончили, дорогой друг?
Но судьба, видимо, решила, что Дэниел получил на сегодня довольно поучений. В дверях снова возник дворецкий, на этот раз с подносом. Он выставил на стол две открытые бутылки вина, соусник и полное блюдо румяных пирожков и сообщил:
- Ваша светлость, они не уходят.
- То-есть как? - удивленно спросил Рейвен. - Их что, палками гнать?
- Один из них говорит, что ему, мол, идти больше некуда, и если вы его не выслушаете, он руки на себя наложит. Прямо на крыльце, - ответил Хельд и очень серьезно добавил: - Нехорошо получится.
Рейвен задумался.
- Действительно, нехорошо. Труп потом куда-то девать... Опять неприятности... Так уж и быть, сейчас мы завтракать закончим и пусть заходят.
Потом озабоченно спросил:
- А сапоги у них грязные?
Дворецкий кивнул:
- Да, ваша светлость, грязные.
- Тогда на второй этаж пусть босиком идут, ковры пачкать не дам. Короче, пусти их через четверть часа.
Рейвен откусил пирожок, запил его вином прямо из бутылки, и пожаловался:
- Устроили тут проходной двор. А теперь, значит, новая мода: вешаться на чужом крыльце. Интересно, на чем бы он там повесился? Да ты пирожки бери, пока горячие.
Дэниел последовал его совету.
6.
На этот раз в темный и пыльный закуток за книжными полками маршала загнала не нужда, а простое любопытство. О Рейвене давно ходили слухи, что он общается с самым подозрительным народом, чуть ли не конюхами и трубочистами. Молодой сотник лучников в Кариссе рассказывал, что виконт Корвилль спас как-то от неизлечимой болезни дочку оружейника, а тот сделал ему в подарок удивительную кольчугу. "Целый год делал, честное слово. Кольцо каждое в ноготь будет, не больше, и не запаяно вовсе, а крохотной такой заклепочкой скреплено, сам видел. И еще шнурки кожаные в кольцах пропущены. Затянул - и она ложится, как дорогое платье. Нипочем не заметишь, чтоб мне провалиться" - божился рассказчик. И эта история, пожалуй, была одной из самых правдоподобных. Дэниел привык пропускать такие сказки мимо ушей. Потому внезапное явление незваных гостей, считавшееся, видимо, делом обыденным, глубоко его заинтересовало.
Тем временем в кабинете скрипнула дверь и Дэниел приник к узкой щелочке. И появившаяся из-за двери пара чуть не вызвала у него сразу приступ нервного смеха. Первый не достал бы маршалу и до плеча, зато толще был, по крайней мере, вдвое. Судя по дорогому синему кафтану и позолоченному медальону на шее, был он представителем вошедшего во все анекдоты племени столичных купцов, честных торговцев фальшивыми драгоценностями, мукой с жучками и пирогами с собачьим мясом. Согласно анекдотам, сему персонажу полагалось иметь румяное лицо с огромными щеками, постоянно хранящее слащавое выражение. Но вот наружность-то у него подкачала. Щеки обвисли, как пустые бурдюки, три волосины на голове находились в полнейшем беспорядке, да и лицо покрыто было какими-то грязными разводами подозрительного вида. "Его что, неделю на хлебе и воде держали?" - подумал Дэниел.
Зато второй посетитель представлял полную противоположность первому. Это был высокий широкоплечий парень с мозолистыми руками, сложения такого, что мог украсить даже королевскую гвардию. Был он в добрых два раза моложе и куда поплоше одет: его полотняные куртка и штаны если чем и были крашены, то только луковой шелухой, отчего приобрели грязновато-рыжий цвет. Однако лицо этого молодого здоровяка вместо положеной жизнерадостности и добродушия тоже выражало уныние и растерянность.
"Интересно, - подумал Дэниел, - а они и вправду босиком?", И, слегка сменив угол зрения, обнаружил, что оба были-таки обуты в сапоги, хотя и начищенные до немыслимого блеска. Дэниел представил, как эта парочка четверть часа счищала с обуви столичную грязь под насмешки слуг, и зажал рот ладонью. Впрочем, если бы он засмеялся, это все равно не удалось бы расслышать, потому что купец рухнул, как подрубленный, на колени, и однотонно заголосил:
- Ради всего святого, благородный господин, светлый принц, помогите! Самое дорогое потерял, теперь только руки на себя наложить! Спасите, вечной справедливостью заклинаю! "Каков стиль," - прокомментировал про себя Дэниел. Рейвен выждал, пока вопли купца перейдут уж вовсе во что-то невнятное, и спросил:
- А вы уверены, любезнейший, что я занимаюсь нахождением потерянных вещей? Обратитесь лучше к гадалке.
В ответ купец снова завопил:
- Спасите, ваше высочество, кровиночку мою, рабом вашим стану на всю жизнь, сапоги целовать буду...
Дальнейшие его мольбы вновь перешли в невнятное бормотание и всхлипывания.
Рейвен рассеянно поглядел на сапоги и сказал:
- Не надо! - потом обратился к парню:
- А что, собственно, случилось?
Парень, и не подумавший преклонить колени перед знатным сеньором, ответил:
- Да дочку у него украли, у жадюги старого. Отдал бы за меня замуж, как с отцом сговаривались, так цела б была. А то я, видишь ли, рылом не вышел.
Рейвен несколько посерьезнел:
- Любопытное дело. Ну-ка, изложите поподробнее.
Из дальнейшей речи купца, сплошь усеянной то униженными мольбами, то обращениями к небесам и прочим высоким материям, Дэниел уяснил для себя только два факта. Во-первых, позавчера лавку купца, который, между прочим, оказался небезызвестным в столице Мартеном, торговцем дорогими тканями, посетил Арет, управляющий отелем графа Германа Стэнора, и отпустил пару комплиментов в адрес дочери Мартена, Жанны. Во-вторых, вчера вечером упомянутая Жанна бесследно исчезла. Притом, купец усматривал между этими двумя фактами какую-то связь. Граф Герман был хорошо известен Дэниелу. Происходил он из могучей западной семьи, владевшей южной частью Приморья, приходился покойной королеве братом, обитался ныне при дворе и терпеть не мог обоих братьев де Брас. Был граф человеком пустым: разводил собак, хорошо разбирался в соколиной охоте, но ничего не понимал в делах государственных, хотя и входил в Большой совет. Но, несмотря на свою нелюбовь к графу, пока Дэниел видел в этом абсурдном обвинении только клевету на дворянина. Дождавшись конца словоизлияний, Рейвен ядовито поинтересовался: