— А не покажете, где Кеннеди убили? — спросила Таня шофера, опустив кнопочкой стекло, отделявшее салон от водительского места.
— Сейчас туда проедем, мадам, как вам будет угодно…
Она была разочарована. Книжного склада, откуда якобы стрелял Освальд, уже не было. Снесли. А на его месте отгрохали офисный центр цвета коричневого бутылочного стекла.
— Это было здесь? — спросила она шофера.
— Да, мэм, именно здесь Джона Фицджеральда Кеннеди русские подстрелили…
— Почему же русские? — вспыхнула Татьяна.
— А вы разве не читали, что Освальд был агентом КГБ? — простодушно улыбнулся шофер, дивясь такой провинциальной невинности и неосведомленности богатой голливудской дамочки.
Татьяна раздраженно подняла стекло. И вдруг припомнила строчки из Евтушенко:
И звезды — словно пуль прострелы рваные
На знамени твоем,
Америка!
“Идиоты! Какие они все идиоты, в своей безусловной аррогантной напыщенности, уверенные, что они — Америка — пуп земли!” — подумала Таня. Но настроение не испортилось. Она вся была поглощена предстоящей встречей.
Когда Павла вызвали в административный блок, он внутренне содрогнулся.
Не робкого он был десятка — Павел Розен, но после той акции устрашения, что провела администрация с показательной казнью Костаниди, каждый раз, когда его вызывали в “дом скорби”, как по-уэллсовски, цитируя “Остров Моро”, называли его между собой сотрудники лаборатории, каждый раз он внутренне съеживался.
— Что? В административный блок вызывают? — сочувственно спросил Павла начальник лаборатории высоковольтных разрядов, сидевший за убийство жены.
И когда Павел утвердительно кивнул, профессор-женоубийца кивнул на шутливую выписку из уэллсовского устава зверолюдей: “Не ходить на четырех лапах. Не жрать рылом из корыта”. Кивнул и добавил:
— Ходи прямо, Пол, разве мы с тобой не люди?!
Точно сказано… Разве мы не люди? Мы все зверолюди, исполосованные вивисекторами из административного блока.
Остров профессора Моро. Шарашка в Ред-Рок…
Но чем там у Уэллса закончилось?
Сожрали там зверолюди своего администратора! Схарчили заместо “Педигри”!
“И только мы здесь, наоборот, — думал про себя Павел, — только здесь, в этой шарашке, мы — наоборот — люди, превращенные в зверолюдей. Нас, наоборот, заставляют ходить на четвереньках, свободных от природы людей, бесстрашных от природы — нас запугивают тигровыми акулами в океанариуме!..”
Павел вошел в кабинет и дерзко посмотрел администратору прямо в глаза.
Прям как персонаж знаменитой картины Дейнеки “Допрос комсомольцев-добровольцев в белогвардейском штабе”…
— Администрация довольна вашей работой, мистер Розен, и мы хотим вас поощрить, предоставив вам внеочередное незапланированное свидание с женой, — сказал администратор, жестом предлагая присесть в кресло.
И кресло понадобилось. Понадобилось, потому что ноги подкосились.
Воистину — есть Бог! Он услышал его робкие неумелые вечерние молитвы!
И если великий кенигсбергский девственник вывел четыре доказательства существования Бога, то Павел теперь имел для себя пятое!
Бог его услышал…
— Во время свидания вы будете обязаны соблюдать оговоренные в нашем соглашении правила о сохранении тайны, — напомнил ему администратор, — вы не должны рассказывать вашей супруге, где и над чем вы работаете, вы ограничитесь той информацией, которую мы специально подготовили для вас в брошюрке — что и как можно рассказывать жене. В случае же нарушения этих правил свидание будет немедленно прервано, а вас ждет наказание в виде полного лишения свиданий и ужесточения режима содержания, вплоть до возвращения вас в тюрьму Брикстон Призон…
У Павла пела душа.
Вечером он, сам себе дивясь, вдруг поцеловал изображение Иверской Богоматери.
Видел бы он сам себя, будучи советским геологом или даже уже будучи топ-менеджером “Блю Спирит”… Он бы не поверил, что сможет так измениться и вдруг протянется губами к картонной вырезке из журнала!
Не ходить на четвереньках, разве мы не люди?
Не жрать рылом из корыта, разве мы не люди?
Не бояться администратора и его бассейна с акулами — разве мы не люди?
Я все расскажу Татьяне, разве я не человек?
Я не должен бояться! Они не тронут детей! Она уже слишком знаменита, они не посмеют!
Тюрьма, где, как ей сказали, теперь сидел ее ослик-Павел, называлась по-испански “Каса де Койот”, а по-английски — “Исправительное учреждение Министерства юстиции штата Техас” в Форт-Джэксон. Это было в получасе езды автомобилем по пустынной местности от крайней оконечности Далласа.
Эрон позаботился, и “кадиллак” был прикреплен за ней на весь срок ее пребывания в Техасе.
Ночь в гостинице была бессонной. Не потому, что Татьяне было некомфортно, или она всегда плохо спала на новом месте. Напротив, для нее был забронирован лучший номер в лучшем пятизвездочном отеле Далласа. А к переездам она привыкла, и обстановка уже давно перестала влиять на ее способность засыпать. Нет, причина была в другом. В том волнении, которое она испытывала: волновалась, как студентка перед госэкзаменом, как молоденькая девочка накануне первого свидания. Завтра был решающий день, судьбоносный день. Она твердо решила добиться от Павла чистосердечного признания в несовершенных им злодеяниях. А если они не были несовершенными?.. Такого она почти не допускала. Ее женская интуиция, шестое чувство, подсказывала ей: не виновен. И завтра, завтра развеются последние сомнения. Завтра…
Как медленно идет время, когда ты ждешь. Кажется, оно специально замедляет темп, чтобы поиздеваться над человеком, чтобы лишний раз доказать ему: ты всего лишь песчинка на дне океана жизни, ни на что не годная, ни на что не способная песчинка. Ты можешь только ждать, лежать на дне и дожидаться нужного тебе течения. Дождешься ли — тоже не тебе решать.
Таня лежала на мягкой кровати. Шелковые простыни сбились, сложились в гармошку. Сон не шел. Она без конца ворочалась. Пыталась считать слоников, чтобы отвлечься от всех мыслей. Но испытанный, известный с детства прием не срабатывал. Примерно на двадцатом слоне она постоянно сбивалась. Вернее, это слон начинал вести себя самым неподобающим образом. Он трансформировался в ослика, смешного мультяшного ослика, а потом вдруг превращался в Пашку. И тогда Таня в очередной раз включала светильник и смотрела на часы. И оказывалось, что стрелка продвинулась всего на несколько минут.
И снова Таня погружалась в пучину своих раздумий: “Может, Павел тоже сейчас не спит? Так же, как я, ворочается с боку на бок и думает, думает, думает. Обо мне, о том, сможет ли он рассказать мне правду. Ах, если бы я могла сейчас телепатическим путем передать ему свои мысли! Я бы сказала ему, что я его люблю. Несмотря на все страдания, сквозь которые по его вине мне пришлось пройти. Страдания очищают, помогают понять истину. И я поняла, я почти уверена, что ты не злодей, ты — жертва… Я бы сказала, что люблю тебя и пожелала бы тебе приятных снов. Самых светлых, таких, какие снятся детям и людям с кристально чистой душой…”. Таня, наконец, заснула. Было уже утро, за окном первые золотые лучи посылали остывшей за ночь земле свое ласковое тепло. Днем солнце будет палить нещадно. Но до той изнуряющей поры есть еще несколько часов.
Татьяне снилось, что они с Пашей стоят на песчаном морском берегу. Стоят молча, не глядя друг на друга, устремив взгляд туда, где тоненькая темно-синяя ниточка сшивает воедино два полотнища: изумрудную ткань океана и багряную материю закатного неба. Время от времени налетает легкий прохладный ветерок. Шуршит вода, набегая на прибрежный песок и отступая, чтобы взять разбег и повторить все сначала. Горизонт постепенно темнеет. И, как будто бросая дерзкий вызов наступающей тьме, все ярче высвечивается на поверхности воды серебристая лунная дорожка.