— Т-оварищ майор, — сказал Черепаха.
— Засранцы! — Скуластый высокий старший лейтенант Александров сам стал перевязывать раненого.
— Товарищ майор! — громче позвал Черепаха.
Старший лейтенант обернулся.
— Тэарищ майор... ог-нь вызывать?
Старший лейтенант махнул липкой рукой.
— Где санитар?!
— Тэарищ майор, ог-нь вызывать?
— Ну чего тебе? — закричал старший лейтенант.
— Ог! онь! арт!
— Давай!
Прилетел первый снаряд — пристрелочный. Он разорвался далеко в стороне от огневой точки. Черепаха передал по рации поправку. Второй снаряд вонзился в скалу под огневой точкой.
— Хорошо! — крикнул лейтенант. — Беглым!
— Беглым, — повторил Черепаха и почти сразу же услышал приближающийся свист...
Снаряды рвались вокруг скалы, земля под пехотинцами подрагивала. Дым и пыль рассеялись. Пули посвистывали, но пулемет молчал, стрельбу из автоматов и ружей вели из других мест. А пулемет молчал. Коренастый кривоногий пехотинец вышел из-за скалы, медленно двинулся вперед, лег, пополз, привстал. Остальные следили за ним из-за скалы. Пригнувшись, пехотинец еще немного прошел вперед, — вжикнула пуля, и он упал, прижался к склону. Но пулемет молчал. Пехотинец лежал, распластавшись по каменной земле. Его окликнули из-за скалы. Он приподнял голову, поправил обтянутую брезентом массивную каску, обратил потное темное лицо назад.
— Давай!
Пехотинец отвернулся, посмотрел вверх, подтянул ноги, привстал... снова лег. Он прижимался к каменной земле и не мог подняться. Он беспомощно оглянулся назад, оскалил зубы. Из-за скалы вышел Александров; он довольно быстро побежал вверх, пробежал мимо струсившего солдата. Пулемет молчал. Александров выдохся и перешел на шаг.
Он поднимался вверх к обожженной и оббитой снарядами скале.
Он уже был на середине голого крутого склона.
Черепаха судорожно и звучно зевнул. Лейтенант бессмысленно посмотрел на него и вновь устремил взгляд на офицера, подбирающегося к обугленной скале.
Старший лейтенант Александров достиг подножия скалы, обошел ее слева, скрылся и через некоторое время встал в полный рост на вершине, махнул. Пехотинцы пошли вверх. Впереди всех был кривоногий солдат. Он изо всех сил старался быть первым. Держать первенство ему удавалось с трудом, среди пехотинцев было немало длинноногих, сильных и ловких парней. И все-таки он первым — после Александрова — добрался до подножия почерневшей скалы, утерся рукавом, перекинул автомат из левой руки в правую и, опираясь на скалу левой рукой, начал обходить ее... земля под ним треснула, он прыгнул спиной назад, поехал по склону, забрызгивая серые плиты, его схватили, и он тут же приподнял голову и посмотрел на странную штуку, торчавшую из сапога...
— Толя, спокойно! — закричал, подбегая к нему, бледный санинструктор. — Спокойно... — Он сорвал с плеча свою брезентовую сумку. — Толян!.. сейчас укол!.. сейчас укольчик!.. держите его!.. не смотри... это ничего... ччч! ччч! Толян!
— Там еще могут мины!.. Обходи слева! Нурпеисов! стой там! Пускай все слева! идут!..
12
Теперь — в лагерь, забрать раненых и — на запад, домой. Вертолет набрал высоту. Серые перья скал остались далеко внизу. Домой, есть, смотреть телевизор... нет, сразу спать. В лагерь за ранеными и на запад... машина содрогнулась, ударившись о вершину... какая вершина?.. Командир глянул вниз. Далеко внизу торчали скалы.
— Командир! горим!
Машина вновь напоролась на невидимую вершину.
— Командир! горим!
Командир опомнился.
— Покинуть борт!
Оператор расстегнул ремни, сорвал красную рукоятку аварийного сброса и выпал из горящей, несущейся к земле машины. Борттехник, крича, пытался открыть двери грузовой кабины. Командир бросил ручку управления и выпрыгнул. Внизу белел парашют оператора. Командир дернул кольцо, над головой туго хлопнул и распустился купол. Брызжа дюралевыми искрами, пенясь, сверкая и черно, густо дымя, машина падала, унося с собою борттехника.
Но борттехник вырвался! Командир решил в первое мгновенье, что это отвалилась какая-то часть машины, — но это был борттехник, над ним раскрылся прочный белый парашют — и тут же вспыхнул и бесследно исчез. Борттехник полетел вниз, кувыркаясь, растопыривая горящие руки. Вертолет с грохотом ударился о скалы и застрял над ущельем, а борттехник пролетел рядом и пропал в синем ущелье.
Командир оглянулся и нигде не увидел парашюта оператора, наверно, он приземлился на другой стороне хребта. Земля стремительно приближалась. Командир поискал автомат. Автомата на нем не было. Он выругался... Согнул ноги... удар... купол медленно осел... он расстегнул карабины, лязгнул замком грудной перемычки и с облегчением сбросил лямки подвесной системы.
Командир был на осыпи под гребнем, ощетинившимся серыми острыми перьями. Он вынул пистолет из кобуры, снял его с предохранителя. Ниже, на скалах над пропастью, сожравшей борттехника, черно дымила груда металла. Летчик снял шлемофон, присел, сунул пистолет между ног, отстегнул фляжку... Напиться и обозначить себя оранжевым дымом. Падение видели и сейчас пришлют вертолеты... Приник к горлышку... Услышал стук камней, оглянулся, схватился за пистолет.
В шатре кроме командира полка Крабова было несколько офицеров и генерал с золотистыми бровями. Генерал пронзительно глянул на красное тонкое лицо Осадчего. Крабов искоса следил за генералом. Генерал отвел взгляд. Крабов тепло посмотрел на своего подчиненного.
— Он говорит, — произнес генерал, кивая на Крабова, — что ты со своими ребятами можешь у черта на рогах повязать флажки и вернуться.
Осадчий молча и бесстрастно смотрел на полное, бритое, потное золотобровое лицо.
— В общем, — сказал генерал, — ставлю задачу: прибыть на место падения, разобраться, что и как, — кто жив? кто мертв? где они? — прочесать все, найти, отбить. Задача ясна? Выполняй.
Вечером разведрота высадилась неподалеку от разбившегося и сгоревшего вертолета. Солдаты разделились на две группы: одна направилась к вертолету, другая — к подножию гребня, ощетинившегося серыми перьями.
Вертолеты ушли в лагерь.
Жаркий, пыльный, дымный день угасал. На соседних горах перестрелка продолжалась, время от времени батареи наносили удары, взрывались мины.
У сгоревшего вертолета разведчики никого не обнаружили, ни мертвых, ни живых. Осадчий приказал первой группе во главе с лейтенантом спуститься в ущелье, а сам со второй группой перевалил через гребень. На скалах осталось несколько человек с пулеметом. Они смотрели во все стороны и покуривали. Внизу громоздился сгоревший вертолет. На соседних горах вспыхивали красные звезды, вставали дымы взрывов. Над далекими западными горами висел, как разделанная тучная багровая туша, жирный закат. В ущельях стояли сумерки.
Разведчики под командованием лейтенанта, недавно прибывшего из Союза, спустились на дно ущелья, и почти сразу же один из них окликнул офицера:
— Идите сюда, тащ ант.
— Ну что? — придавая своему голосу грубость, спросил лейтенант.
— Труп.
Между камней лежало что-то обожженное, грозящее неровным острым страшным розово-белым наконечником из-за пазухи.
Закат провалился, сгинул за горами, небо налилось тихо сияющей темной голубизной и оросилось каплями чистого света. Пришла ночь. Бои на горах поутихли. Лишь там и сям сверкали одиночные выстрелы, да изредка пролетала красная очередь, похожая на фоне остроконечной черной вершины на новогоднюю гирлянду.
Солдаты ужинали в темноте: ели консервированную кашу с тушенкой, галеты, сахар, прикладывались к фляжкам. Поев, лежали на теплых камнях, задремывали, прижимая к себе автоматы... Все надеялись, что передышка до утра. Хотелось верить, что будет так. И хотелось верить, что утром все закончится, база будет ликвидирована, а ее защитники перебиты и пленены... Но еще предстоит обратная дорога, — снова лезть по кручам, снова бороздить степь, хлебая пыль, ожидая взрыва под колесом. И неизвестно, отпустят ли сразу полки, может быть, генерал поведет их дальше, к какому-нибудь новому гнезду в горах.