Мускул на щеке отца дрогнул.
— Думаю, это может быть небольшим преувеличением.
— А я нет, — холодно ответил Энсон.
Папа свирепо посмотрел на него.
— Ты не участвуешь в этом разговоре.
— Но это так. — Мой голос оставался спокойным, но внутри я бушевала. Горячий гнев, накопившийся за месяцы пренебрежения, коренившийся в такой глубокой боли, свободно струился сквозь меня. — Потому что там был Энсон.
— А кто еще был рядом с тобой? — спросил папа, прищурив глаза. — Я слышал, что представляет собой это сообщество, и не допущу, чтобы моя дочь была его частью. Я не позволю тебе запятнать доброе имя нашей семьи.
Новая боль застала меня врасплох. Ему было наплевать на меня или на то, через что я проходила, его заботило только то, что это могло значить для него.
— Кто тебе звонил?
— Кто-то, кто был обеспокоен тем, чему ты можешь здесь подвергнуться. Кто-то, кто не хотел, чтобы мои клиенты узнали, во что тебя втянули.
— Кто? — надавила я.
— Это не твоя забота.
— Что ж, я больше не твоя забота. Ты уже ясно дал это понять, но мы могли бы также сделать это официально.
Румянец на лице отца больше не был вызван смущением. Им овладел гнев.
— Ты сейчас же соберешь свои вещи и пойдешь со мной.
— Нет. — Я не кричала. Я старалась говорить ровно, как ни в чем не бывало.
— Тебе нет восемнадцати. Я по-прежнему принимаю решения за тебя.
Можно было подумать, что он больше не сможет причинить мне боль, но почему-то это все равно ранило, его неосведомленность или отсутствие памяти, когда дело касалось меня. Будто, когда Лейси умерла, он попытался стереть нас обеих из своей памяти.
— Ты мог бы попытаться вызвать копов и попросить их забрать меня, но когда я скажу им, что мне всего семнадцать, и я будет еще пять часов, сомневаюсь, что они это сделают. Но ты не вспомнил, что завтра мой день рождения, не так ли?
— 39-
Я уставилась на человека, который часами играл со мной в «чаепитие». Человека, который перевязывал поцарапанные колени и прогонял дурные сны. Как мы здесь оказались? Там, где ни один из нас не доверял другому, и мы были почти незнакомцами.
Папа несколько раз открыл и закрыл рот, прежде чем выдавить какие-либо слова.
— Я был очень занят, пытаясь удержаться на плаву на работе и навещая твою маму. Я потерял счет времени.
— А как насчет меня? Я не была для тебя приоритетом, пока это не поставило под угрозу то, что тебе было небезразлично, верно?
— Это нелепо.
— Это правда.
Плечи отца напряглись.
— Ты слишком молода, чтобы понимать все ходы игры. Я делаю все, что в моих силах. Я пытаюсь присматривать за тобой. Если ты останешься здесь, общаясь с этими людьми, твоей репутации будет нанесен непоправимый ущерб.
— Мне наплевать на репутацию. Я хочу быть с людьми, которые любят меня. Которые на самом деле заботятся о моем благополучии.
Он усмехнулся.
— Любят тебя? Так они сказали? Они используют тебя. Пользуются преимуществом.
— Ты можешь верить во что угодно. Я знаю правду.
— И со сколькими из них ты спишь? — выплюнул он.
— С пятью. — Это было не совсем правдой. Я не была близка со всеми своими узами, но мы делили постель. Я не стану скрывать это от отца. Мне не было стыдно.
— С пятью?! — пролепетал он.
— С пятью. Они любят меня, и я люблю их. — Ладно, Вон определенно не любил меня, но я не сомневалась, что он убьет ради меня. Это было что-то.
— Это отвратительно.
Мейсон шагнул вперед.
— Хорошо, Брюс. Думаю, вам пора уходить.
Папа стоял твердо.
— Я не уйду без своей дочери. Ты промыл ей мозги. Подверг ее какому-то контролю над разумом, чтобы обратить ее к своим извращениям.
— Уходи. — Глаза Мейсона сверкали в тусклом свете, в его словах звучала властность альфы.
Отец не был перевертышем, но и он не был застрахован от силы, волнами исходящей от Мейсона. Возвращаясь к своей машине, он казался почти сбитым с толку.
— Это еще не конец.
Но это было так. Боль пронзила мою грудь, когда оборвалась последняя связь с семьей, которая меня вырастила. Я наблюдала, как вспыхнули фары, а затем покатились по гравийной дороге, пока не исчезли совсем.
Затем Лукас пошевелился, притягивая меня к себе. Энсон и Холден тоже окружили меня, их тепло окутывало меня. Я не плакала. У меня внутри не осталось ничего, что можно было бы излить.
Я была измучена. Меня охватила пронизывающая до костей усталость, пока не начали дрожать ноги.