«В остальном я желаю тебе, о ты, который достоин бессмертия — в той мере, в какой оно выпадает на долю людей, чему счастливым подтверждением служит твое имя[31], — бессмертия в энергичной, полной юношеских сил старости», — писал он 16 мая 1670 года Кирхеру.
Каким же путем пришел к своим занятиям египтологией сын доктора Иоганна Кирхера, советника княжеского аббата Балтазара Фульдского и чиновника из города Хазельштейн и что привело его на этот путь?
Рис. 14. Афанасий Кирхер
Афанасий, как мы уже отметили, значит «бессмертный». Но Афанасием звали также великого патриарха Александрийского, святого, чьими деяниями был прославлен христианский Египет, а сам Египет, помимо того, был страной, которая в то самое время вызвала у миссионеров общества Иисуса повышенный интерес. Юный студент никогда не терял из виду своего идеала, воплощенного в святом, давшем ему имя, и надо же было так случиться, что как раз христианский Египет вручил ему первый ключ к познанию тех тайн, которые в будущем окончательно были раскрыты наукой египтологией.
Первая и решающая встреча Кирхера с Египтом произошла в Шпейере.
Это было в 1628 году. Афанасий только что посвящен в сан и послан начальством для прохождения «испытательного срока» на один год в Шпейер, где должен в уединении предаваться духовным размышлениям. И вот однажды ему поручают разыскать какую-то книгу. Молодой ученый перерыл всю библиотеку, но того, что нужно, не нашел. Зато среднее сокровищ он обнаружил роскошно иллюстрированный том. На прекрасных рисунках были изображены египетские обелиски, которые папа Сикст V, несмотря на большие издержки, повелел отправить в Рим. Внимание Кирхера особенно привлекли странные фигуры, сверху донизу покрывающие грани этих мощных колонн. Вначале он принял эти удивительные знаки за вольное творчество древних каменотесов, за простые орнаменты. Однако текст сочинения, в который он тотчас же углубился, вскоре вывел его из этого заблуждения. Там черным по белому было написано, что в загадочных иероглифических знаках изложена мудрость древних египтян и высечена она на камне для поучения народа. Но ключ к пониманию таинственного письма давно уже утерян, и ни одному смертному не удалось до сих пор раскрыть эту книгу за семью печатями.
И тогда душа будущего исследователя зажглась желанием расшифровать иероглифы, прочесть тексты и перевести их. Не располагая необходимыми, по нашим нынешним понятиям, исходными гипотезами, без той сдержанности, которая ныне является железным законом всякой научной работы, он отважился взяться за тексты и выступил публично со своими переводами.
Здесь мы приводим образец из его «Sphinx mystagogica».
Рис. 15. dd-jn Wsjr «Осирис говорит»
Кирхер следующим образом объяснял эти иероглифы: «Возвращение к жизни всех вещей после победы над Тифоном, влажность природы, благодаря бдительности Анубиса» (по И. Фридриху). Любой неспециалист легко может понять, как Кирхер пришел к этому переводу: «влажность природы» он вычитал из волнистой линии, которая в действительности означает «вода», а «бдительность Анубиса» связывалась в его представлении с изображением глаза. В другом случае он переводит целым предложением написанный египетскими буквенными знаками римско-греческой царский титул «автократор» («самодержец»); причем это его толкование невозможно принять даже при самом сильном желании:
«Осирис — создатель плодородия и всей растительности, производящую силу которого низводит с неба в свое царство святой Мофта».
«Нелепости» — так совершенно справедливо названы переводы иероглифов, сделанные Кирхером. Однако те, кто с излишней резкостью говорил о его «неслыханной дерзости», упускали из виду, как тесно вынужден был Кирхер примыкать к «бредовым идеям» Гораполлона, отвечая идеалу ученого своего времени, и сколь полно соответствовали его нелепые фантазии не только мистической оценке всего, что касалось исчезающей древности, но и прямо-таки болезненному пристрастию XVI и XVII веков к искусственным символам и аллегориям[32]. Правда, уже у Климента Александрийского можно было прочесть, что иероглифы наряду со словами-знаками содержат и простые буквы. Но именно во времена Кирхера, менее чем когда-либо, склонны были этому верить: иероглифы — это просто символы, а если, греческий перевод надписи на обелиске (был один такой перевод) не содержит ничего глубокомысленного, то он-то и ошибочен; таковым не медленно объявил его и Афанасий Кирхер!
Рис. 16. Императорский титул «автократор», записанный иероглифами
И все-таки даже в. этой области (другие его научные открытия получили признание) Афанасий Кирхер оставил потомству нечто поистине значительное.
Он первый (в своем труде, вышедшем в Риме в 1643 году) определенно показал, что коптский язык, тогда все более забывающийся язык египетских христиан, был древнеегипетским народным языком — вывод, который во всяком случае не мог считаться в то время само собой разумеющимся и который еще и позднее оспаривался и даже подвергался насмешкам со стороны именитых ученых. Основными материалами для изысканий в области коптского языка Кирхер был обязан своим тесным связям с римской Конгрегацией пропаганды, высшим папским миссионерским управлением, где сходились нити руководства широкой сетью миссионеров, разбросанных по всему миру. Кирхер издал коптский словарь и даже коптскую грамматику и тем самым весьма способствовал пробуждению интереса к изучению этого древнего народного языка. В течение более двухсот лет его труды служили отправным пунктом всех исследований, предпринимавшихся в области коптской филологии.
И в этом неоспоримая заслуга Кирхера. Ибо Шампольон, расшифровавший позднее иероглифы и ставший классическим образцом дешифровщика, еще будучи почти ребенком, шел от этого открытия и столь хорошо изучил коптский язык, что он стал для него вторым родным языком и важнейшим ключом в его работе по дешифровке.
Вместе с тем Афанасий Кирхер имел по крайней мере одного предшественника-«коптолога». Это был итальянский путешественник Пьетро делла Валле, коптскую грамматику которого вместе со словарем Кирхер получил от одного старого друга. Этого многостороннего человека мы встретим вновь в следующей главе.
Правда, «египетским Эдипом» (так он назвал одну из своих книг и таким он видел самого себя, опираясь на представление об Эдипе греческих мифов), который будто бы вырвал из уст тысячелетиями Молчавших сфинксов их загадку, Афанасий Кирхер не стал. Однако, не говоря уже о прочих его разносторонних исследованиях (их наиболее известным результатом является, по-видимому, Laterna magica), он занимался также и проблемами письменности. Он изобрел всеобщую письменность для глухонемых и, помимо того, составил проект универсальной письменности, при помощи которой любой человек смог бы записать свои мысли и их сумели бы прочесть все народы земли, причем каждый на своем собственном языке! Стало быть, он предшественник Карела Янсона и профессора Экарта? Ну что ж, если угодно. Ведь и сами-то они являются поздними преемниками всех тех ученых, которые уже прилагали усилия к тому, чтобы снять с человечества проклятие всеобщего языкового хаоса и преодолеть это вавилонское столпотворение при помощи универсальной письменности; назовем здесь лишь Раймунда Лула и Трифемия, затем самого Лейбница, а из более поздних Георга Фридриха Гротефенда, дешифровщика древнеперсидской клинописи.
32
Насколько был близок вкусам этой эпохи Гораполлон с его символикой и аллегориями и как продолжительно сказывалось его влияние, со всей очевидностью явствует хотя бы из того, что даже Альбрехт Дюрер сделал наброски (для триумфальной арки императора Максимилиана), которые должны были соответствовать иероглифическим знакам, описанным Гора-поллоном. Хотя эти рисунки и имеют художественную ценность, они совершенно не похожи на египетские иероглифы (сейчас они находятся в Музее истории искусств в Вене).