Надлежащее обучение начал с мальчиком только два года спустя его брат Жак-Жозеф, который для этого отказывал себе в считанных часах досуга. Жак-Жозеф, однако, был для подростка больше, чем первым учителем, и даже больше, чем любящим и заботливым братом: он стал, разумеется, не догадываясь об этом, первым посредником между Жаном-Франсуа Шампольоном и его обетованной землей — Египтом.
Благодаря хорошим связям двоюродного брата, одаренному старшему сыну Шампольонов в 1797 году открылась перспектива сопровождать армию Наполеона в Египет. Жак-Жозеф, охваченный пылким желанием осуществить этот план, в ярких красках нарисовал перед затаившим дыхание братом картину древней, загадочной страны. Так впервые перед духовным взором семилетнего мальчика возник образ чудесной страны Египта. Но это был еще лишь призрак — фата моргана. План рухнул, и Жак-Жозеф вместо Египта оказался в Гренобле, где стал вначале служащим в торговом деле своего двоюродного брата.
Разочарованный Жан-Франсуа остался с добрым Домом Кальме, который бережно воспитывал мальчика и учил его любить природу. Ребенок собирал камни, растения, насекомых. Но период домашнего обучения скоро кончился. Мальчик не совсем подходил для общей школы. Досаду учителей вызывало плачевное состояние его математических способностей (плохим математиком он остался на всю жизнь). Но зато Жан-Франсуа налету заучивал греческий и латынь; просто из любви к благозвучию стихов он наизусть читал Вергилия и Гомера. И наступил день, когда он вновь услышал зов судьбы, получил второй привет из далекого Египта: в отчий дом для Жака-Жозефа пришел 37-й номер «Courier de l’Egypte» с сообщением о находке Розеттского камня.
Но Жак-Жозеф с 1798 года жил в Гренобле. Гренобль! Никогда братья не забудут этот прекрасный город и навсегда сохранят в сердце его чудесные виды с величественными Альпами на горизонте. Вместе с тем Гренобль был центром ученого мира Дофинэ, имел свою академию и превосходные учебные заведения. В 1801 году исполнилось заветное желание одиннадцатилетнего Жана-Франсуа: он может ехать в Гренобль к брату, к которому столь сильно привязан, он может посещать почтенное частное учебное заведение аббата Дюссера и учить там, к великой своей радости, древнееврейский язык! Уже в 1802 году, то есть через год после начала занятий, еще не достигнув и 12 лет, он удивил своих школьных инспекторов остроумной интерпретацией одного места из еврейского текста Библии.
И в этом же году его жизнь озарил третий «луч света из Египта». В Гренобль прибыл вновь назначенный префект департамента. Это был не какой-нибудь заурядный чиновник или политик, а известный физик и математик Жан-Батист Фурье, душа французской научной комиссии, которая работала при Наполеоне в Египте, и автор исторического введения к труду этой комиссии «Description de l’Egypte» («Описание Египта»), С приездом Фурье Египет в одно мгновение переместился в Гренобль — событие, ставшее основной вехой на предначертанном судьбой пути Жана-Франсуа.
Получилось так, что ряд обстоятельств способствовал встрече высокоодаренного ребенка с великим ученым. Старший брат, теперь уже в качестве Секретаря гренобльской Академии, находился в тесных отношениях с Фурье. С другой стороны, вновь назначенный префект не преминул проинспектировать учебное заведение, где ему бросился в глаза резко выделявшийся среди своих сверстников талантливый ученик. Фурье обещал ему показать свою коллекцию египетских древностей.
И вот осенью 1802 года, замерев от восхищения, мальчик стоит в префектуре Гренобля перед маленьким, но изысканным собранием древностей Фурье. Восторг и умные вопросы застенчивого малыша, неподдельный огонь прирожденного исследователя, пылавший в его взоре, побудили старшего брата разрешить ему посещать вечера, где в узком кругу собирались ученые. Но в этом едва ли была хоть какая-нибудь необходимость. Судьбу Жана-Франсуа Шампольона уже решило посещение коллекции Фурье. Именно здесь, как он часто потом рассказывал, в нем зажглось неодолимое желание расшифровать когда-нибудь египетскую письменность, и здесь же он проникся твердым убеждением, что достигнет этой цели.
«Только вдохновение — вот настоящая жизнь», — сказал Шампольон как-то позднее, и эта фраза стала девизом его жизни. Но впервые вдохновение со всей силой овладело еще не достигшим двенадцатилетнего возраста мальчуганом перед египетскими сокровищами Фурье, манившими к себе своей таинственностью; здесь со всем упоением он отдался во власть этого вдохновения, чтобы уже никогда с ним не расставаться.
Но можно ли удивляться тому, что у ребенка оно проявлялось по-детски, что истинное призвание и переливающийся через край избыток духовных сил нашли самый удивительный выход?
Все, что ему попадается под руку, он испещряет странными письменными знаками, называя их иероглифами; жадно набрасывается на всякий новый учебный материал и засыпает вопросами всегда готового прийти на помощь брата. Но поскольку он не может еще погрузиться в «египтологию», его энергия и жажда деятельности находят применение в других областях. Так, на основе «Жизнеописаний» Плутарха создается целая галерея античных героев в виде картонных медальонов: он пишет «Историю знаменитых собак», славные дела которых венчают похождения Аргоса, собаки Одиссея. Он собирает материал для «Хронологии от Адама до Шампольона-младшего», ибо пришло-де, наконец, время раз и навсегда покончить с ненадежностью и скудностью существующих исторических таблиц! А однажды его застигли на месте преступления, когда он расположился на полу в комнате брата, разложив вокруг себя целый ворох страниц, вырезанных из книг Жака-Жозефа. Но ведь это были как раз те места из Геродота и Страбона, Диодора, Плиния и Плутарха, где речь шла о Древнем Египте! И брат, быстро преодолев скорбь по поводу столь варварского обращения со своими любимыми книгами, похвалил малыша за его стремление к систематическому исследованию.
Похвала пришла и из школы. «Я очень доволен господином Шампольоном-младшим», — писал аббат Дюссер, а за этим последовала и самая высокая награда: брат разрешил жаждущему знаний мальчику изучать еще три языка: арабский, сирийский и «халдейский»! Погруженный в науку двенадцатилетний исследователь иной раз оказывался и на ложном пути, и «китайские духи», которых в свое время заклинал еще де Гинь, начали было обступать и его, и лишь твердая рука брата отогнала эти призраки.
Между тем в Гренобле Наполеон открыл полувоенный лицей с интернатом; его отныне должен был посещать и Жан-Франсуа Шампольон. Несмотря на некоторую свободу и предоставленные ему льготы, мальчика давили военная дисциплина и монотонность армейского учебного заведения. В это же время он познакомился у Фурье с Домом Рафаэлем, в прошлом коптским монахом, который сослужил важную службу Наполеону и французской армии в Египте и за это был назначен преподавателем арабского языка в Школу восточных языков в Париже. Эта встреча имела особенно большое значение для Шампольона именно теперь, когда он, занимаясь самостоятельно, приобрел серьезные познания (при этом он испортил себе зрение и здоровье, так как тайком читал по ночам). Труды академиков де Гиня и Бартелеми указали ему на общность коптского и древнеегипетского языков, а статья патера Бонжура о ватиканских коптских манускриптах укрепила его в мысли, что только изучение полузабытого коптского языка могло бы привести к открытию древнеегипетского языка и дешифровке древнеегипетской письменности.
«Пришли мне «Записки» Академии надписей (в них десятки лет назад печатались статьи де Гиня и Бартелеми), — писал он своему брату. — Ведь невозможно же читать все время только таких серьезных авторов, как Кондильяк»[34]. Так четырнадцатилетний мальчик пришел к чтению ученых трудов.
В конце концов Фурье все-таки вызволил этого «горячего жеребенка, которому полагается тройная порция овса» из тесной конюшни лицея. С помощью того же Фурье Шампольон познакомился с «Consilium Aegyptiacum» Лейбница. Развитый не по летам мальчик пылко надеялся на то, что. император Наполеон когда-нибудь сможет совершить то, чего не сделал Людовик XIV и что не удалось генералу Бонапарту, — превратить Египет в центр цивилизованного мира. «Я все время думаю, что я в Египте», — все вновь и вновь повторял Жан-Франсуа, и наконец со всей непосредственностью юности он взялся за подготовку своего первого научного труда «Египет при фараонах».