И вдруг опять — ни шагу вперед; и даже более того — возврат к, давно уже пройденному этапу. Шампольон снова начинает рассматривать иероглифы как символические знаки без определенного фонетического характера! Казалось, будто наш старый знакомый бес, который ранее столь успешно кружил головы символами, почувствовав приближение конца своего владычества, собрался сыграть злую шутку с дешифровщиком.
В это время благодаря Юнгу стала известна иероглифическая форма имени Птолемея, и Шампольон все вновь и вновь к ней обращался. Но там, в центре овала с именем, величественно восседал лев. Тогда Шампольон решил, что воинственный лев не может означать ничего иного, кроме понятия «война», по-гречески — p(t)ólmes, то есть то самое слово, которое включено и в имя царя!
Но если эта «война» оказалась лишь очередным миражем, то вскоре уже настоящая война постучала в дверь рабочей комнаты дешифровщика. Жан-Франсуа, несмотря на упорный труд, вовсе не превратился в кабинетного ученого. Он остался подлинным гражданином и пылким патриотом своей Франции. И с возвращением Наполеона с острова Эльбы сердце его забилось сильней. Для горячих голов сторонников Наполеона ста дней было вполне достаточно, чтобы вызвать серьезные подозрения у полиции. А когда Жан-Франсуа примкнул к восстанию Дидье в Гренобле и с оружием в руках поднялся на борьбу с Бурбонами (при этом он, правда, не забыл укрыть с опасностью для жизни свои египетские сокровища), терпение полиции иссякло. Шампольон вынужден был бежать и некоторое время, как затравленный, без приюта скитался по Альпам в Дофинэ. Кафедры его и брата были упразднены. Только через довольно продолжительное время им обоим. разрешили безвыездно проживать в Фижаке и позднее в Гренобле. Там Шампольон с грехом пополам сводил концы с концами, перебиваясь учительствованием в реформистской школе.
Между тем на погруженной временно во тьму сцене, где разыгрывалась история дешифровки, незаметно для Шампольона происходит смена декораций, и действующими лицами следующего акта драмы становятся английский дипломат, английский путешественник и коллекционер, балаганный Геркулес и обелиск. Последнему отводится заглавная роль, однако и прочий ансамбль стоит того, чтобы о нем упомянуть, а участие атлета, звезды варьете, конечно, не вызывает уже особого удивления — в конце концов ведь даже Томас Юнг отличился в свое время в роли канатного плясуна.
Дипломатом был английский генеральный консул в Египте Генри Солт. Не имея специальной подготовки, действуя на свой страх и риск, наш англичанин тем не менее много и успешно работал в области исследования и собирания египетских древностей. Однако уже в 1817 году он был вынужден письменно просить секретаря французской Академии надписей Дасье, занимавшего этот пост много лет, об установлении связи с французскими учеными. Письмо ярким лучом света озарило серые будни школьной деятельности Шампольона в Гренобле. Оно было написано в Долине мертвых в Фивах, где, по подсчету Солта, было открыто пять царских погребений. Эта титаническая работа была совершена упомянутым выше Геркулесом.
Его звали Джованни Баттиста Бельцони, и появился он на свет в 1778 году в семье одного падуанского брадобрея. Уже вскоре к удивлению соседей мальчуган в буквальном смысле на голову перерос своих домашних и в шестнадцать лет выглядел как юный Голиаф. Стоит ли говорить, что ему стало тесно в отцовской лавчонке, и Джамбаттиста направился пешком в Рим. Обученный только отцовскому ремеслу, он занимался этим почтенным делом, пока дорогу ему не перетекла прекрасная римлянка, воспламенившая его жарким огнем своих глаз. Однако красавица при всем том обладала, увы, холодным сердцем, и потому, вероятно, несколько неуклюжие домогательства Голиафа были отвергнуты. Что делает в такой ситуации всякий уважающий себя семнадцатилетний итальянец? Он бежит мирской суеты. В полном соответствии с этим Бельцони отправился в монастырь. Там он, по-видимому, изучал гидравлику — во всяком случае он уже мог оказать помощь при бурении артезианского колодца.
На службу же египтологии его, можно сказать, поставил Наполеон Бонапарт.
В 1796 году корсиканец, еще будучи генералом, вторгся в Италию и «освободил» Милан. Другие французские отряды двинулись на Рим и нанесли жестокое поражение войскам папы Пия VI. Патриоты, выступавшие с оружием в руках против захватчиков, расстреливались, а отряды вербовщиков устраивали на улицах форменную охоту на здоровых и хорошо сложенных молодых людей и насильно вербовали их во французскую армию. Бельцони был для них, разумеется, долгожданной находкой: какой правофланговый выйдет из этого парня! И вот его останавливает отряд, предводительствуемый сержантом. Однако солдаты, видно, недооценили Самсона в рясе. Удар — сержант отлетает в сторону, а Бельцони вручает свою судьбу ногам и переводит дух только в Падуе. Но и там уже не правит дож, новым властителем области является австрийский император.
Бельцони отправляется в Венецию, где учится строить водочерпальные колеса и углублять каналы; он становится хорошим специалистом по водным сооружениям. Затем им овладевает «охота к перемене мест». Он пересекает всю Европу. В Ганновере Бельцони ненадолго попадает в прусские оккупационные войска. Есть основания полагать, что он оставил эту службу без разрешения начальства. Второе короткое посещение Венеции убеждает Бельцони, что для человека его роста почва Центральной Европы все еще слишком горяча. Он отплывает в Англию, где его ждет совсем уж непредвиденная карьера: отныне он «архитектор по гидравлическим приспособлениям сцены» в Лондоне и звезда варьете, силач, который может носить одиннадцать «дикарей»!
После гастрольной поездки по Португалии и Испании Бельцони, всегда тщательно избегавший военных свалок на континенте, ретируется на Мальту. Здесь он предлагает свои услуги в качестве строителя водных сооружений агентам египетского паши Мухаммеда Али и как специалист-гидролог становится желанным гостем будущего державного владыки страны на Ниле.
Было бы, конечно, интересно проследить и далее необыкновенный жизненный путь этого человека. Однако мы вынуждены ограничиться описанием того решающего вклада, который Бельцони, не подозревая об этом, внес в историю дешифровки египетских иероглифов.
Работая в Егийте, Бельцони заслужил славу отличного специалиста по транспортировке. Он брался за все, и если было нужно — делал это своими собственными руками. Только ему одному можно было поручить отправить по Нилу сброшенный с пьедестала обелиск длиной 26 футов. И он сделал это по поручению английского коллекционера Вильяма Джона Бэнкса, друга Байрона, — к возмущению французского генерального консула Дроветти, едва выпустившего обелиск из своих рук. Опять памятник попал к англичанам — и опять ему будет суждено утвердить славу французских исследователей.
Посетив остров на Ниле — Филэ, Бэнкс обнаружил там то, что осталось сокрытым от взоров других: цоколь с греческой надписью, на котором первоначально стоял сброшенный затем обелиск, испещренный иероглифами. Иначе говоря, цоколь и обелиск некогда составляли единое целое. А греческая надпись на цоколе содержала имя Клеопатры!
Неутомимый в поисках, Бэнкс уже в 1815 году скопировал иероглифы обелиска. Сам камень стал доступен через год Юнгу, однако Юнг так ничего и не смог от него добиться.
Тем временем Шампольон работал как одержимый, и этому не могло помешать ни лишение политических прав, ни ослабленное здоровье. Он хочет вызвать на разговор мертвых — склоняется над написанными иероглифами и иератическим письмом. Книгами мертвых, которые были найдены в гробницах и затем опубликованы в роскошных томах французского «Описания Египта». Вновь и вновь сравнивает он отдельные знаки обоих видов письма, сопоставляет их — утомительная и кропотливая работа. Но в мае 1821 года он ее завершил. Теперь он может передавать демотический текст, знак за знаком, иератическим письмом и это последнее — иероглифами, на что никто до него не был способен. Сколь велика и труднопреодолима пропасть между демотическим письмом и обоими другими видами письма, показывает наглядно рисунок 20.
Рис. 20. Эволюция египетского письма