В самом деле, можно безоговорочно признать громадную роль указанного чтения Б. Грозного, ибо оно легло в основу его замечательного открытия — установления принадлежности языка хеттских клинописных табличек к индоевропейской группе. Вместе с тем оказалось, что индоевропейский язык хеттских клинописных текстов родствен языку хеттских иероглифических надписей и может благодаря этому содействовать завершению дешифровки последних. Данным обстоятельством и была обусловлена некоторая нечеткость Добльхофера в использовании терминов «объяснение» и «дешифровка» применительно к установлению Б. Грозным языка хеттских клинописных текстов. Несомненно, автор имел ясное понятие о различии, существующем между процессом установления языка хеттских клинописных табличек, письмо которых было известно, и дешифровкой хеттских иероглифических надписей, письмо которых являлось столь же загадочным, как и их язык. Об этом свидетельствует и подзаголовок V главы «Объяснение языка хеттских клинописных табличек и дешифровка хеттских иероглифических надписей».
Автор со всей обстоятельностью описывает последовательные стадии дешифровки хеттского иероглифического письма, обнимающей ряд десятилетий. Чтения, к которым пришли за эти годы такие крупные ученые, как Мериджи, Грозный, Гельб, Форрер, Боссерт, блестяще подтвердились после 1947 года, когда в Киликии, на холме Каратепе, немецкий ученый X. Т. Боссерт нашел наконец долгожданную двуязычную надпись. Одна версия билингвы была составлена на финикийском языке[8], другая же написана хеттскими иероглифами. Иногда значение этой билингвы уподобляли той роли, которую сыграла в истории дешифровки египетского иероглифического письма надпись из Розетты. Добльхофер, как и Фридрих[9], отвергает это сравнение, поскольку надпись из Каратепе, в противоположность Розеттскому камню, знаменует собой не начало дешифровки хеттских иероглифов, а, наоборот, ее завершение. Добльхофер остроумно сравнивает научное значение надписи из Карателе со значением другого трехъязычного памятника Египта, а именно Канопского декрета Птолемея III. Действительно, и тот и другой эпиграфический памятник стал, говоря словами автора (стр. 238), «пробным камнем, испытание на котором подтвердило правильность важнейших открытий в области дешифровки, своеобразной «гербовой печатью», которой наука скрепила документ, удостоверявший, что вся проделанная работа была не напрасной».
VIII глава книги Добльхофера заслуживает среди прочих глав особого внимания, так как она посвящена одному из последних по времени достижений в области дешифровок — дешифровке в 50-х годах так называемого крито-микенского линейного письма «Б». И. Фридрих в 1954 году, когда он опубликовал свою книгу, еще не решался безоговорочно признать незадолго до этого предложенное чтение, а поэтому опустил описание этого крупнейшего открытия, в результате которого стало возможно чтение линейного письма «Б», современного древнейшему периоду классовой истории греческого народа[10].
Э. Добльхофер обстоятельно и любовно излагает историю великого подвига, совершенного Майклом Вентрисом. Он отмечает, что творческие силы молодого английского исследователя были некоторое время скованы догматическим положением, господствовавшим в исторической науке предшествующих десятилетий, когда, говоря словами Добльхофера, «даже думать о греческом языке считалось ортодоксальной историей и археологией чуть ли не ересью» (стр. 310). В этом отношении трудности, стоявшие на творческом пути Вентриса, напоминают несколько те преграды, которые должен был преодолеть гений Шампольона, чтобы прочесть преданные забвению иероглифические письмена Египта. В самом деле, Шампольон, руководствуясь указаниями Гораполлона и его последователей, видел в иероглифах Египта исключительно одни идеограммы, а Вентрис, следуя указаниям историков предшествующих десятилетий, мог допустить для письма глиняных табличек Греции и Крита только «возможность «Эгейского» и этрусского чтения слов». Лишь освободившись от пут прошлого, Шампольон и Вентрис смогли открыть новые миры в истории человечества.
Добльхофер, отмечая все величие открытия Вентриса, вместе с тем подчеркивает, какое значение для молодого ученого, не являвшегося квалифицированным филологом, имела та громадная помощь, которую ему оказал специалист в области классической филологии Джон Чэдвик, также рано заинтересовавшийся письмом глиняных табличек Крита. В своей книге Добльхофер сумел показать все обаяние и скромность Джона Чэдвика, который неизменно повторял, что раскрытие тайны до того неизвестного письма и языка крито-микенских табличек является исключительно заслугой Вентриса.
Правильность дешифровки Вентриса подтвердилась после раскопок 1953 года в Пилосе. Американский археолог Карл У. Блеген среди табличек, найденных в развалинах громадного дворца микенской эпохи, открыл своеобразную билингву. Она содержала крито-микенский текст, перечисляющий, согласно дешифровке, различные сосуды: треножники, кувшины с тремя и четырьмя ушками и кувшины без ушек, причем текст сопровождался соответствующими, рисунками[11]. Таким образом, эту невзрачную табличку из Пилоса можно с полным основанием сравнивать с Канопским декретом и билингвой из Каратепе.
Подтверждая ту оценку познавательного значения пилосской таблички, которую дал Добльхофер, я никак не могу согласиться с его определением назначения всей совокупности документов хозяйственной отчетности, раскопанных Блегеном во дворце Пилоса. По мнению Добльхофера, эти таблички в своей массе являются временными, подсобными картотеками, которые, вероятно, через определенные промежутки времени, возможно, к концу каждого отчетного года, переносились в списки и описи, а затем уничтожались (стр. 324). Я полагаю, что подобное утверждение не может быть согласовано с той практикой, которая применялась в древности по отношению к архивному материалу. Как нам известно по дошедшим до нас документам из храмовых и государственных архивов Шумера, в последних хранились не только «списки и описи», но также и сами документы хозяйственной отчетности ряда десятилетий. Тот факт, что во дворце Пилоса были раскопаны таблички, восходящие лишь к одному году, свидетельствует не об уничтожении документов хозяйственной отчетности в конце каждого отчетного года, но, как я думаю, о другом, также весьма важном факте. Очевидно, в самом дворце, в канцелярии правителя, хранились лишь документы текущего года или, самое большее, последних двух-трех лет (возможно, эти документы были необходимы для справок). Документы же предшествовавших годов передавались в специальные архивы, в которых они оставались в течение десятилетий.
Волею судеб раскопки в Лагаше, Умме, Уре и других городах Шумера открыли нам архивы, где хранились документы, отражавшие хозяйственную жизнь прошлых десятилетий, а раскопки в Пилосе подарили исторической науке документы хозяйственной отчетности текущего года. Поскольку на этих пилосских табличках не отмечен год их составления, они, вероятно, будучи переданными в архив, хранились там в корзинах или кувшинах, на которых была соответствующая датировка. Можно надеяться, что в недалеком будущем в Греции откроют подобные архивы, датированные микенской эпохой, а в Шумере найдут собрания документов, еще не включенных в состав архива и хранившихся во дворце правителя.
Следует специально остановиться на IX главе. Она посвящена дешифровке древнетюркского рунического письма, которое было увековечено на величественных каменных памятниках, воздвигнутых в VIII веке в долине Орхона, южнее Байкала (теперь это территория Монгольской Народной Республики). Нужно отметить, что области Центральной Азии, ныне входящие в состав СССР или в состав соседних государств, являются родиной громадного большинства тюркских народов, а поэтому все, что имеет отношение к культуре последних, не может не привлечь нашего внимания. Особый интерес русского народа к тюркским обусловлен еще и тем, что судьбы этих народов были издавна связаны. В то же время интерес к тюркам на Западе был вызван, по мнению Добльхофера, противоположными обстоятельствами: там долгое время о тюрках совершенно ничего не знали, да и теперь еще знают чрезвычайно мало. В связи с этим Добльхофер и предпослал своему изложению дешифровки древнетюркского письма обстоятельный исторический экскурс.
8
Финикийская версия билингвы переиздана у нас И. Н. Винниковым
10
См. послесловие
11
Полагаю, что надлежит весьма положительно оценить включение Добльхофером таблицы (стр. 321), составленной венским исследователем В. Марлингеном., Текст пилосской таблички, изданной Блегеном, разложен и ней на графы, в которых каждый из перечисленных сосудов описан в отдельности. Рядом со словесным описанием сосуда в особой графе воспроизведено его изображение, сделанное древним пилосским писцом.