Но пять знаков, которые не известны никому и которые не в состоянии прочесть даже тот, кто их нашел, не дают ничего. Ненамного больше дают и три строки клинописи, содержащиеся в описании путешествия сэра Томаса Герберта, изданном в Лондоне в 1634 году. (Герберт неоднократно указывает, что памятники разрушаются местными жителями, добывающими здесь строительный материал.) Мало что можно почерпнуть и из «Описания путешествия в Московию и Персию» (Шлезвиг, 1647) — труда удивительной и дорогостоящей экспедиции, посланной герцогом Фридрихом III Гольштейн-Готторпским через Москву и Астрахань в Иран и вошедшей в историю немецкой литературы благодаря участию в ней ученика Опица — Пауля Флеминга и герцогского библиотекаря Адама Олеария.
Лишь путешествия француза Жана Шардена (1643–1713), совершенные в 1661–1681 годах, внесли настоящий вклад в изучение клинописи. Правда, Шарден не был ни дипломатом, ни археологом, ни миссионером; он всего лишь сын ювелира, и отец послал его в Ост-Индию для закупки бриллиантов. Отправив двадцатидвухлетнего юнца на край света, старый Шарден правильно оценил его способности. Испытав множество приключений, Жан Шарден добился после шестилетнего пребывания в Исфахане должности придворного поставщика шаха. В 1671–1681 годах он снова путешествует по Ирану и Индии и затем обосновывается в Лондоне, где Карл II посвящает его в рыцари. Наконец, он отправляется в Голландию как полномочный посол английской короны и как агент Ост-индской компании — той самой Ост-индской компании, деятельность которой неразрывно связана с историей дешифровки клинописи. Другой ее агент, С. Флауэр, уже к 1694 году опубликовал в Лондоне копию двух клинописных строк.
В «Путешествиях» Шардена, изданных в 1711 году, содержатся выполненные иллюстратором Грело первые точные чертежи, показывающие расположение и размеры руин ахеменидских дворцов. Шарден дает также достоверное описание надписей из Накш-и Рустема и замечает, что клинопись представляет собой не орнамент, а надписи.
Через год в Лемго (Вестфалия) выходит из печати книга «Amoenitates Exoticae» («Прелести чужих стран»), написанная Энгельбертом Кемпфером — «изобретателем» клинописи^ точнее говоря, человеком, который впервые назвал эту письменность клинописью («litterae cuneatae»)[38].
Необычен и пестр жизненный путь этого человека. Он был достойным сыном Лемго, бывшего ганзейского города, товары которого доходили до Швеции, Ливонии и России. Правда, в то время, когда маленький Энгельберт рос в доме своего отца, мастера Иоганна Кемпера (впоследствии сын изменил фамилию в соответствии с верхненемецким произношением), уже мало осталось от былого дыхания большого мира, дыхания, когда-то наполнявшего жизнью ганзейские города. Юность любознательного мальчика была не очень радостна. В стране, жители которой всегда слыли ясновидцами и прорицателями, пастор Кемпер был усердным слугой инквизиции, занимавшейся охотой за ведьмами. Тем более достойна удивления та целеустремленность, с какой его сын искал путь из этого ограниченного мира, путь, который впоследствии повел его вокруг света в буквальном смысле слова. Из латинской гимназии своего родного города он едет в поисках знаний в Голландию, Люнебург и Любек, затем в Данциг и Торн, Краков и Варшаву и, наконец, в течение четырех лет изучает естественные науки и медицину в Кенигсберге.
Что побудило его отправиться в Швецию, где он благодаря близким отношениям с Пуфендорфами вскоре получил работу секретаря в Стокгольме? По-видимому, стремление увидеть мир и большая любознательность. Как раз в это время молодой король Карл XI прилагает все усилия к подъему благосостояния и могущества своей страны. Для этого, он разрабатывает дальновидную политику меркантилизма и старается завязать внешнеторговые связи. Карл XI снаряжает посольство, которое должно было отправиться через Россию в Иран с тем, чтобы установить там деловые связи с восточными купцами. 20 марта 1683 года посольство пустилось в путь (в этот самый год Восток предпринял нашествие на Европу, и турецкие войска потерпели поражение у бастиона Запада — Вены). В качестве врача и секретаря посольства едет Энгельберт Кемпфер. Через Финляндию шведы попали в Россию, где в их честь был устроен прием при дворе. Однако мы опишем не встречу Кемпфера с младшим из царевичей, будущим Петром Великим, а необычную картину, поразившую вестфальского путешественника еще до того, как он увидел клинописные надписи. Он первый европеец, которому мы обязаны описанием нефтяных районов под Баку. Кемпфер увидел здесь, как из земли вырывается горящий газ.
«Мы поехали дальше и через полчаса наткнулись на горящий участок земли. Он был покрыт беловатым гравием и пеплом. Из многочисленных щелей выбивались причудливые языки пламени удивительной красоты. Из некоторых отверстий пламя вырывалось с шумом, внушавшим зрителям ужас. Горевшее в других щелях более спокойно, оно позволяло близко подойти каждому желающему. Иные щели исторгали облака дыма или испарений, хотя и еле видные, но с сильным запахом нефти.
Все это происходило на участке длиной в 90 шагов и шириной в 60. Щели были удивительно узкими, не шире фута. Одни из них были короче и имели форму полукружий, другие тянулись длинными изломанными линиями. Двое индийских огнепоклонников, чужеземцев из племени парсов, тихо сидели внутри сложенных ими полукруглых насыпей. Они были погружены в созерцание вырывавшегося огня, который они почитали как вечное божество»[39].
В конце марта 1684 года шведское посольство прибыло в Исфахан. Прошли месяцы, пока придворный астролог определил, что настал тот благоприятный час, когда шах мог принять их.
Для Кемпфера это время не прошло бесследно. Он стал брать уроки персидского языка у престарелого патера капуцинов Рафаэля дю Мана, который обслуживал местную христианскую общину армян и высоко почитался при дворе как переводчик.
Вооружившись некоторыми познаниями в этой области, Кемпфер оставил шведское посольство и поступил на службу в голландскую Ост-индскую компанию, по поручению которой отправился из Исфахана в Шираз. Путь шел через Персеполь.
«…На рассвете следующего дня мы прибыли ко второй достопримечательности — руинам дворца Дария, называемым Истахр, или Чмхиль минар, то есть, Сорок колонн»[40]. Энгельберт Кемпфер осматривает, производит замеры, чертит. Больше всего его привлекают клинописные надписи, которые впоследствии скопировал Нибур. Кемпфер и сам копирует, правда, всего лишь одну табличку с надписью, находящуюся довольно высоко. Его слепит горячее солнце, времени остается мало, а так много еще нужно осмотреть! «Если кто-либо захотел бы тщательно скопировать скульптуры, надписи и украшения всех этих строений, ему едва ли хватило бы двух месяцев. Я детально сообщу обо всем, что я мог сделать в течение тех трех дней, когда я не оставлял себе времени даже для еды»[41].
Он выполнил это обещание в своей книге «Amoenitates Exoticae». Увлекательные приключения, о которых он там рассказывает, еще более удивительны, чем приключения многих нынешних путешественников. Аравия и Индия, Сиам и Япония были вехами на его жизненном пути, пока он, спустя десятилетия, усталый и больной, не вернулся в Амстердам.
Он скопировал целую клинописную надпись, хотя, конечно, и не знал, что она вавилонская. Он ошибался, думая, что все ее знаки — идеограммы, но это простительная ошибка. Кемпфер был первым, кто опубликовал большую надпись и кто дал название, под которым замечательные знаки вскоре стали достоянием европейской науки.
В 1714 году голландец Корнелиус де Бруйн, посетивший руины в 1704 году, выпустил в Амстердаме свои «Путешествия» («Reizen»). Он нашел время и силы скопировать несколько текстов; опираясь на надпись, высеченную в оконном проеме, он доказал, что клинопись читается не вертикально, как думали многие до него, а горизонтально.
Итак, люди, подобные Кемпферу и де Бруйну, заложили основу для дешифровки. Вернее — основу основ, ибо их работы, появившиеся почти одна за другой, возбудили интерес современников. Копии Кемпфера и де Бруйна повсюду при-вывали любознательных попытать счастья в исследовании удивительных знаков.
38
Как указывает копенгагенский ассириолог Свенд Оге Паллис в своем руководстве «The Antiquity of Iraq» (Копенгаген, 1956, стр. 63), в книге английского ориенталиста Томаса Хайда «Historia religionis veterum Persarum», вышедшей в 1700 году, говорится, что персидская письменность представляет собой «dactuli, pyramidales sen cuneiformes» (пирамидальные или клинописные знаки). Паллис пишет, что, следовательно, Хайд говорил о клинописи уже за двенадцать лет до появления работы Кемпфера, и высказывает недовольство тем, что вся специальная литература приписывает честь введения этого термина Кемпферу. Несмотря на это, автор придерживается здесь общепринятой точки зрения, ибо, во-первых, термин «клинописные» Хайд дает лишь как альтернативу к обозначению «пирамидальные»; во-вторых, выражение Кемпфера «litterae cuneatae» имело гораздо более широкий отклик, о чем говорит вся история дешифровки клинописи. При этом мы, разумеется, не собираемся оспаривать приоритет Хайда.