Все, что до сих пор говорилось или писалось об этой надписи, основывалось либо на легендах и устных преданиях, либо на визуальном наблюдении с подножья скалы, то есть с довольно большого расстояния. До Роулинсона никто не думал о том, чтобы скопировать надписи. Но предоставим слово ему самому.
«Когда добираешься до края ниши, содержащей персидский текст (по древнеперсидскому обычаю надписи делались в нишах, то есть на гладких стенах, выбитых в скалах. — Э. Д.), то видишь, что для изучения верхней части надписи нужна лестница. Но даже и с лестницей это довольно опасное предприятие, так как выступ, на котором стоишь, очень узок. Если лестница такой длины, что достигает скульптур, то ее нельзя поставить с достаточным уклоном для того, чтобы можно было по ней взобраться; если же сделать ее короче, то верхние части текста можно копировать, лишь стоя на самой верхней ступеньке без всякой опоры. Опираться приходится на скалу и при этом левой рукой держать тетрадь для записей, а правой — карандаш. В таком положении я копировал все расположенные высоко надписи; я был так захвачен этим занятием, что совсем забывал об опасности… Достичь ниши со скифской (то есть эламской. — Э. Д.) частью сообщения Дария значительно труднее. Выступ, на который можно поставить ногу, имеется только на левой стороне ниши. На правой стороне, где ниша отступает на несколько пядей вглубь и примыкает к персидской надписи, скала круто обрывается. Мне пришлось поэтому подумать о том, чтобы сделать мост между левым краем персидской надписи и выступом с левой стороны (эламской. — Э. Д.) ниши. Такой мост можно сделать из лестницы соответствующей длины; но моя первая попытка пройти над пропастью была неудачна и могла кончиться для меня смертью. Я уже раньше приказал укоротить мою единственную лестницу, чтобы можно было поставить ее с достаточным уклоном для копирования верхних частей персидской надписи. Когда же я прислонил ее к краю ниши, желая добраться до скифской версии, то понял, что она слишком коротка, для того чтобы ее можно было положить на выступ. Только один из двух брусков лестницы достигал выступа; если бы я попытался пойти по лестнице, опирающейся только на одну точку, она, конечно, перевернулась бы. Поэтому я переставил ее на бок. Теперь оба конца верхнего бруска лестницы с обеих сторон опирались о скалу, а нижний висел над пропастью. Я начал переход, ступая по нижнему бруску и держась руками за верхний. Если бы лестница была сделана достаточно прочно, то можно было бы таким образом, правда, без особых удобств, перейти по ней на выступ. Но персы, делая лестницы, удовлетворяются тем, что вставляют перекладины в соответствующие гнезда, не закрепляя их там. Поэтому только я начал переход, как перекладины стали выскакивать, нижний, висевший над пропастью, брусок отделился от верхнего и с шумом покатился по крутому откосу вниз. Я крепко уцепился за верхний брусок и с помощью моих друзей, со страхом наблюдавших за рискованным трюком, добрался до персидской ниши. На новый переход я решился лишь после того, как заставил соорудить сравнительно прочный мост»[46].
Забежав вперед на несколько лет, расскажем, как в 1847 году Роулинсон копировал вавилонские надписи.
«Добраться до вавилонского текста в Бехистуне еще труднее, чем до скифского и персидского. При помощи хорошей подзорной трубы можно скопировать надпись снизу, но сделать отпечаток надписи мне долго казалось невозможным. Я понимал, что не в силах добраться до скалы, где она выбита, а местные жители, привыкшие лазить по горам вслед за своими козами, уверяли, что скала, на которой находится вавилонская надпись, недостижима. Наконец, все же нашелся пришедший издалека дикий курдский юноша, согласившийся, за хорошее вознаграждение в случае удачи, сделать попытку добраться до этой скалы. Вся трудность в том, что она далеко выступает за скифскую нишу и круто обрывается вниз, так что обычным способом достигнуть ее невозможно. Юноша сначала втиснулся в расселину, находящуюся слева, над выступающим утесом. Поднявшись вверх, он вбил в щель колышек, закрепил его, привязал к нему веревку и попытался таким образом добраться до щели, находящейся в некотором отдалении на другой стороне. Но это ему не удалось: скала слишком далеко выступала вперед. Ему оставалось только карабкаться ко второй щели, цепляясь руками и ногами за небольшие неровности голой стены. И он с этим справился. Мы, зрители, не верили своим глазам, глядя, как он преодолевает двадцать футов гладкой отвесной скалы. Но теперь самое трудное было уже позади. Он забил второй колышек, привязал к нему взятую с собой веревку и сумел повиснуть над выступающим утесом. Здесь при помощи лестницы он соорудил люльку, подобную тем, на которых работают художники. Усевшись на нее, он под моим руководством сделал на бумажных листах оттиск вавилонской версии сообщения Дария…»[47].
Вернемся же к, надписям на горе Эльвенд.
В 1836 году появился «Мемуар о двух клинописных надписях» Эжена Бюрнуфа (1801–1852). Одна надпись была из Эльвенда, копия ее была найдена в бумагах Ф. Э. Шульца. Бюрнуф наметил клинописный алфавит из 33 знаков, но, из них лишь немногие были определены верно. Вклад его в дешифровку клинописи, несмотря на это, весьма значителен, ибо благодаря глубоким познаниям в зенде и санскрите он сумел правильно опознать значение многих слов из надписей, хотя полностью прочесть их он не смог. Кроме того, он показал, что слово «адам», которое Гротефенд принял за титул, на самом деле означает «я есмь». Бюрнуф достоверно определил звуковое значение лишь двух клинописных знаков — передающих звуки «к» и «ц». Не следует, однако, упускать из виду, что он в первую очередь был индологом и санскритологом и его работа над клинописью имела лишь косвенное отношение к основным занятиям, которым он посвятил всю жизнь.
То же можно сказать и о его друге, норвежском ученом Христиане Лассёне (1800–1876). Он также был индологом и санскритологом (индийскими языками он заинтересовался под влиянием А. В. фон Шлегеля), и среди того, что им создано, работы о древнеиранском языке стоят не на первом месте. Его статья «Древнеперсидские клинописные надписи в Персеполе» появилась в Бонне в том же году, что и труд Бюрнуфа. В истории дешифровки клинописи этой статье обеспечено почетное место.
Занимаясь поисками новых имен, которые могли бы стать исходным пунктом дешифровки, Лассен, как Гротефенд до него и Роулинсон одновременно с ним, вспомнил о проводнике по неизведанным тропам истории, уже доказавшем, что на него вполне можно положиться. «Геродот, мой всегдашний спутник, бесконечно почитаемый и драгоценный», — так написал позже на своем экземпляре книги Геродота крупнейший немецкий африканист Генрих Барт. Геродот вывел на правильный путь и Лассена. В 87-й главе IV книги его «Истории», там, где описывается начало скифского похода Дария, говорится:
«Осмотревши также Боспор, он (Дарий) велел поставить на берегу его два столба из белого мрамора и начертать на одном из них ассирийскими, а на другом эллинскими письменами имена всех народов, с которыми он шел в поход»[48].