И вот смерть господствует в стране и мор, и не изгнаны они все еще из страны.
Но мучения я не сделаю господином сердца моего. Но и страх не сделаю я больше господином души моей»[87].
«Хеттский бог бурь, господин мой, и вы, боги, господа мои, вот что: [многие] совершают грехи.
И отец мой также совершал грехи и преступил слово хеттского бога бурь, господина моего. Но я никогда не, грешил.
Вот что: грех отца переходит на сына.
И на меня перешел грех отца моего.
И вот ныне перед хеттским богом бурь, господином моим, и богами, господами моими, я признаю его: вот что, мы делали это.
И так как признаю я грех отца моего, то пусть смирится вновь дух хеттского бога бурь, господина моего, и богов, господ моих.
Будьте вновь милостивы ко мне и изгоните прочь мор из страны Хатти.
. . . . . . . . . .
И если молюсь я вам, то да услышите вы меня. Так как ничего дурного не сотворил я,
и из тех, прежних, кто ошибался и делал дурное, ни одного более не осталось,
так как уже давно мертвы они; но так как на меня перешли дела отца моего, смотри, вот хочу я ради страны {моей] и из-за мора принести вам, богам, господам моим, искупительные жертвы.
Да изгоните вы мучения из сердца моего; а у души моей страх да отнимете вы…»[88].
VI
«УКРОПНЫЙ МЫС» В «БЕЛОЙ ГАВАНИ»
И ГУБЛА, ГОРОД БУМАГИ
Дешифровка угаритского и гублского языков
Сколько бессонных ночей…
Рас-Шамра, как его обычно называют, а точнее — Рас-эш-Шамра, «Укропный мыс», расположенный в одном километре к юго-востоку от Минет-эль-Бейда, «Белой гавани», находится в Сирии, и мы едва ли найдем этот мыс и эту гавань на наших картах. Но попробуем мысленно провести линию строго на восток от северо-восточной оконечности Кипра; пройдя через море, она пересечет сирийское побережье как раз у этой самой, ныне невзрачной и незначительной, «Белой гавани». В 12 километрах к югу от нее лежит помеченная на многих картах Латакия, древняя Лаодикея.
Оба места, и мыс и гавань, знакомы археологам только каких-нибудь 30 лет. Но за этот короткий промежуток времени они приобрели самую широкую известность, обогатив наши знания изобилием новых и совершенно поразительных открытий. К одному из них относится и новая письменность.
В марте 1928 года феллах, обрабатывавший свое поле на «Укропном мысу», внезапно наткнулся на сводчатый склеп… Известие об обнаруженных здесь новых важных материалах распространилось с быстротой молнии и достигло ушей губернатора Алавитского государства, куда относился и Рас-Шамра. Губернатор передал сообщение далее — французским колониальным властям в Бейруте, и к месту находки поспешил, захватив с собой ассистента, профессор Шарль Виролло, директор археологических работ при верховном комиссаре Сирии и Ливана. Здесь оба исследователя извлекли несколько фрагментов керамики, для научной оценки которых был привлечен известный археолог Морис Дюнан. Осмотр находок привел к единодушному выводу: речь идет о кипрских и микенских вазах XIII и XII веков до нашей эры.
Следовательно, это ввозные товары. Отсюда недалеко уже было и до предположения, что они пришли через «Белую гавань». Но в таком случае Минет-эль-Бейда должна была бы являться в древности значительным перевалочным и торговым пунктом, очевидно поддерживавшим оживленные связи с Кипром и эгейским миром. Придя к такому заключению, Дюнан немедленно стал ходатайствовать перед французской Академией надписей о посылке экспедиции в Минет-эль-Бейда и Рас-Шамру. Согласие было дано, и в 1929 году под руководством К. Шеффера и Ж. Шене начались раскопки, которые продолжаются и до сих пор; их можно, пожалуй, охарактеризовать как одну из наиболее удачных археологических экспедиций нового и новейшего времени.
Раскопки эти дали в руки ученых массу самых неожиданных фактов, по-новому освещающих историю сокрытого под Рас-Шамрой древнего поселения, о существовании которого и его названии — Угарит — было уже известно из амарнской переписки. Конечно, ученый мир ждал прежде всего новых сведений о древней Сирии, пусть не ошеломляющих, поскольку область эта была относительно хорошо исследована, но по крайней мере имеющих значительную ценность. И хотя здесь археологов ждало разочарование, но в другом их ожидания были вознаграждены сторицей. Принужденные тысячелетиями к молчанию и извлеченные на поверхность, предметы внезапно заговорили, да еще таким понятным языком. Первым делом они сообщили исследователям, что в этом некогда цветущем и богатом северосирийском городе были очень сильны чужеземные влияния. Ясно чувствовался египетский акцент, но и над ним преобладал эгейский, да настолько, что раскопки, особенно в самом позднем слое, создавали полное впечатление эгейской колонии.
Древнейший слой датировался III тысячелетием до нашей эры. Во втором слое (XX–XVI вв. до н. э.), лежащем под более поздним большим храмом Рас-Шамры, был обнаружен древний некрополь, или кладбище. Отсутствие среди погребального инвентаря кипрской керамики позволяло сделать вывод, что говорить о кипрском культурном влиянии в это время еще нельзя. Еще яснее дело обстояло с самым верхним слоем {XIV–XII вв. до н. э.). На месте древнего некрополя возвышался большой храм, открытый в 1929 году и вначале ошибочно принятый за царский дворец; следы пожара свидетельствовали о том, что уже в древности он стал жертвой огня. Здесь рядом с египетскими скульптурами и одной, египетской же, посвятительной надписью были найдены изображения двух местных божеств, поистине олицетворявших собой Угарит — ту печь, где сплавлялись самые различные культуры: статуя богини в египетской одежде и хорошо сохранившаяся стела так называемого «бога с короной из перьев». Стиль последнего изображения не поддается достаточно точному определению. Эта стоящая фигура держит в левой руке копье, а в правой — прямой жезл, знак власти, которым египетские скульпторы и художники охотно наделяли чужеземных правителей (собственные их правители, фараоны, имели изогнутый жезл); голову фигуры украшает своеобразная корона из перьев, а передник с поясом, кинжал с набалдашником и остроносая обувь, несомненно хеттского образца, дополняют одежду.
Это изображение, бесспорно отражающее отдельные черты египетского, сирийского и малоазиатского влияний, не может рассматриваться как законченный и гармоничный продукт одной из трех упомянутых культур. Скорее речь идет о смешанной культуре, а само изображение могло бы служить символом Угарита — этой «культуроплавильной» печи. В том же направлении ведет нас и другая находка, попавшая в руки археологов в 1932 году: так называемый Ваал из Рас-Шамры. Хорошо сохранившаяся, почти полтора метра высотой стела изображает Ваала в виде бога бури. Правая рука его крепко держит булаву, левой же он вонзил в землю острие копья с древком, вверху переходящим в орнамент из листьев. Голова бога покрыта высоким шлемом, украшенным рогами, а одежду его составляет передник с поясом, на котором в изогнутых ножнах висит кинжал. Перед богом можно различить маленькую фигурку человека в сирийском одеянии; вероятно, это посвятитель стелы — царь города.
Но настоящий перл был обнаружен среди весьма многочисленного погребального инвентаря, раскопанного в некрополе соседней Минет-эль-Бейда: крышка овального ящичка из слоновой кости с изображением крито-микенской богини плодородия Потнии Тероны. Верхняя часть тела богини обнажена, нижняя прикрыта длинной юбкой; в руках она держит сноп. По обе стороны от богини на задних ногах стоят козлы. И Минет-эль-Бейда, и Рас-Шамра скрывали несколько больших погребений крито-микенских царей. Вообще же инвентарь всех открытых погребений дал чрезвычайно много для воссоздания исчерпывающей картины пестрого смешения соседних культур, ареной которого некогда довелось стать Угариту: многочисленные цилиндрические печати и прочие предметы, сопровождавшие покойного в его загробной жизни и происходившие из Египта и Месопотамии, Малой Азии и с островов Кипра и Крита, лежали здесь рядом с другими дарами, относящимися к очень характерному местному синкретическому типу.