Таким образом, мы можем с полным доверием относиться к толкованию этой письменности, данному Эдуардом Дормом. Гублская письменность — еще весьма несовершеннее орудие для передачи мыслей. И это легко понять. Изобретатель письма (памятники относятся к 1900–1700 годам до нашей эры), несомненно, имел перед глазами ассиро-вавилонскую клинопись — отсюда и слоговой характер письма; уже довольно рано первоначальные слоговые знаки, в соответствии с особенностью семитских языков, перестали строго различаться и употреблялись часто без разбора, только с учетом содержащихся в них согласных, и эта стадия развития письменности достаточно полно отражена в таблице письменных знаков (рисунок 67), в которой приведены многократные варианты согласных.
Мы не раз уже предлагали вниманию читателя примеры из языков и литератур, ставших доступными нам благодаря дешифровке письменности. В одних случаях они раскрывали перед нами образ того или иного народа — носителя языка и создателя письменности, в других — они близки современному читателю в силу непреходящей значимости и общечеловеческого характера содержащихся в них высказываний; немало было и таких случаев, когда оба эти факторе воздействовали одновременно. Мы уже слышали слова правителей и молитвы, мифы о богах и пророчества. Но здесь г качестве представителя древней Гублы будет говорить простой ремесленник, тот самый, который некогда, с удовлетворением осматривая дело своих рук, вырезал сообщение о своей удаче на бронзовой табличке, не подозревая, что почти через четыре тысячи лет ей суждено будет стать ключом к дешифровке этой древнейшей и уже давно исчезнувшей письменности.
«Лилу: медь Топета я раскатал. Острием железа я гравировал их, эти предметы; ключ же от храма [гравировал] Акарену, выгравировал на нем знак и написал имя; и я положил его, этот [ключ], когда корону… алтаря я гравировал. Эту работу, в честь семьи своей сделал ее Лилу… Я сделал это во время правителя Ипуша в шестой день, в [месяц] Таммуз в седьмом году»[99].
VII
О БОГАХ И ТОРГОВЦАХ
Дешифровка кипрского слогового письма
Одно из самых блестящих открытий нового времени.
«А подсчет факелов было делом Зофара… Мегалофея и Филодама, подсчет же собранного посредством добровольных взносов — делом Зофора и Афродисия».
Так сказано в одной посвятительной надписи, найденной на севере Кипра.
Надпись относится к V веку до нашей эры. Очевидно, жители острова занимались подобными скрупулезными подсчетами не только в это время, но и несколько ранее. Впрочем, на основании находок, сделанных на Кипре, известно, что остров был населен уже в III тысячелетии до нашей эры, а во II тысячелетии вел оживленную торговлю с Египтом и Палестиной. Это был «великий центр металлургии Древнего Востока» (Дирингер), желанный оплот Малой Азии и Сирии на Средиземном море, который отделяли от Египта и Крита всего несколько дней пути. Вероятно, на рубеже II и I тысячелетий до нашей эры на Кипр пришли греки — дело обошлось без завоевания и бряцания оружием; по-видимому, им удалось расселиться на острове мирным путем, но постепенная ассимиляция догреческого населения привела к вымиранию местного искусства и культуры. Судьба предопределила острову, находящемуся в месте пересечения трех культурных влияний, (малоазиатского, сирийско-палестинского и египетского), весьма сложную и запутанную историю. На юге, там, где гористая страна полого спускается к морю, образуя равнины и места, удобные для городских поселений, уже к началу I тысячелетия появляются колонии финикийцев. Затем, с конца VIII века, начинается период господства ассирийцев. Кипр видел, как приходили и уходили персы и македонцы, как здесь властвовали римляне, а позднее и византийцы. Среди его правителей мы находим даже Ричарда Львиное Сердце — первого англичанина — повелителя киприотов, распоряжавшегося здесь за целые столетия до того, как в 1878 году его дальние потомки арендовали остров у турок, которым он принадлежал свыше 300 лет. Сначала арендовали — для защиты Суэцкого канала и путей в Индию, а в 1913 году аннексировали окончательно[100]. Однако греки сумели сохранить национальный характер острова. Об этом свидетельствует памятник, сыгравший решающую роль в истории дешифровки кипрского письма. Мы имеем в виду относящуюся к IV веку до нашей эры посвятительную надпись знатного финикийца, жившего во времена, когда его городом правил царь-финикиец. Она составлена как на финикийском, так и на греческом языке (греческая версия изложена кипрским слоговым письмом) и стала, следовательно, той самой вожделенной билингвой, ключом к дешифровке письменности.
Едва ли можно считать нормальным, что науке только с 1850 года стали известны надписи, монеты и медальоны с причудливыми знаками кипрского слогового письма. Ведь речь идет о Кипре, который благодаря своей бурной истории хранит столько древностей! Много упреков было брошено в адрес англичан за то, что они слишком мало сделали для исследования, истории острова. Упреки эти, как мы увидим, оправданы лишь отчасти.
Так или иначе, но первым исследователем страны был не англичанин, впрочем, также и не киприот — грек или турок, а француз: Оноре Теодор Поль Жозеф д’Альбер, герцог Люинь (1802–1876), известный археолог и нумизмат; он долго жил в Неаполе, а во время посещения Италии Шампольоном неоднократно ездил в Рим из уважения к своему великому земляку и оказывал ему самое сердечное внимание. Без сомнения, эти встречи оставили глубокий след в душе герцога. — К этому добавилось еще и то, что он был блестящим рисовальщиком, а глаз художника отчетливо воспринимает формы знаков письма — многие дешифровщики хорошо рисовали.
Герцог Люинь первый пробудил в образованном мире интерес к остаткам кипрского письма. В 1852 году он издал в Париже статью «Нумизматика и кипрские надписи» («Nu-mismatique et inscriptions chypriotes»), где добросовестно описал все найденные к тому времени памятники и поместил их изображения. Собрание насчитывало значительное число монет и надписей, и среди них одна надпись стала для науки едва ли не роковой. Эта надпись, содержавшая 31 строку, была начертана на бронзовой пластине, которую нашли в земле древнего Идалейона. По-видимому, относительно большой размер надписи И послужил причиной того, что герцог; снабдивший к тому же свой труд указателем всех известных ему знаков, побудил немецкого исследователя Рёта попытаться дешифровать кипрскую письменность. Последний не заставил себя долго упрашивать и тем самым… совершил тяжкий грех перед основной идеей всякой дешифровки. Как можно было браться за дешифровку, когда еще не были известны ни письменность, ни язык памятников! Естественно поэтому, что результаты его стараний относятся к области «курьезов в науке», как (еще довольно мягко) заметил немецкий нумизмат Брандис.
Рёт, которому, конечно, было известно о финикийской эпохе в пестрой истории Кипра, полагал, что путем сравнения более 50 знаков кипрского письма с 22 буквами финикийского алфавита он сможет установить звуковое значение первых. Идя по этому пути и отталкиваясь лишь от внешних форм знаков, он сопоставил их с финикийскими буквами и таким образом получил слова, в которых тут же «узнал» (или, в сущности, заставил себя узнать) семитские формы. Его перевод, по словам того же Брандиса, представлял собой «глумление над всяким человеческим знанием»[101] и с тех пор служит вечным предостерегающим примером.
Рис. 69. Финикийско-кипрская билингва.
Документ из Идалейона
Между тем наступила пора бурной деятельности итальянца Пальма ди Чеснола, любителя-коллекционера, который с 1865 года жил на Кипре в качестве американского консула. Собранная им коллекция (35 тысяч номеров!) хранится ныне в Бостонском музее изящных искусств. Другой дипломат, Р. Лэнг, английский консул в Ларнаке, нашел недалеко от Идалейона упомянутую выше посвятительную надпись билингву на «кипрском» и финикийском языках. Она, правда, была неполной, однако вполне могла служить основой и отправным пунктом дешифровки.
99
A. Jirku,
101
В упомянутой нами табличке из Дали (Идалейон) Рёт «вычитал» манифест египетского фараона Амасиса (Яхмоса, 568–525 гг. до н. э.). Между прочим, герцог был согласен с Рётом.