Все четыре стороны памятника были целиком покрыты надписями. Сторона, обращенная к западу, имела большую китайскую надпись. На остальных трёх сторонах были начертаны надписи, составленные руническим алфавитом, уже известным по енисейским и другим находкам.
Приблизительно в 40 м от камня возвышался большой четырехугольный алтарь, или жертвенник; между ним и памятником находился низкий земляной вал длиной 25 м, который выдавал скрытые под ним развалины какого-то строения.
При более детальном рассмотрении вал оказался остатком стены, сложенной из китайских кирпичей. Рядом с этой земляной насыпью исследователь обнаружил семь мраморных статуй, безусловно, китайской работы, которые, как это можно было заключить по одеянию и атрибутам, изображали тюрок; головы у статуй были отбиты. По другую сторону памятника две сильно разрушенные фигуры животных, повернутых головами друг к другу, вероятно, обозначали вход в сооружение. От входа начинался и тянулся на 4,5 км (!) внушительный ряд камней в виде человеческих фигур, установленных на расстоянии 10–12 м друг от друга; лица фигур были повернуты на восток. Наблюдения позволили сделать вывод о том, что само сооружение служило местом захоронения, а фигуры должны были изображать врагов, уничтоженных покойными при жизни.
В одном километре от этого места Гейкель и его спутники нашли такой же, но еще более крупный памятник, которому, очевидно, пришлось в свое время еще хуже, чем первому, — он был не только сброшен с постамента, но и, к сожалению, разбит на несколько кусков. Текст его надписей во многих местах полностью выветрился и стерся, а то, что сохранилось, было и здесь составлено китайскими иероглифами и известными уже «неизвестными» письменными знаками. В окрестностях памятника были найдены сооружения, подобные тем, что мы уже видели при «осмотре» первого монумента.
А. Гейкелъ и его товарищи, даже не подозревая об этом, стояли перед надгробиями принца Кюль-тегина и его брата Бильге-кагана. Найденные надписи они издали в Гельсингфорсе в 1892 году. Но еще за два года до того, как Гейкель вернулся из Сибири, знаменитый русский языковед В. Рад-лов представил Российской Академии наук детальный план исследования районов, где к тому времени уже были сделаны находки; в следующем году он сам возглавил направлявшуюся туда экспедицию, среди членов которой находились упомянутый нами Н. Ядринцев и исследователь Сибири Д. Клеменц. Экспедиция отправилась из Кяхты в Монголию с целью исследовать древние развалины на Орхоне и его, притоках и установить, какие связи существовали между енисейскими и этими монгольскими надписями. У Карабал-гасуна, на месте некогда цветущей и мощной резиденции монгольских ханов Каракорума, они наткнулись на огромный гранитный памятник, имевший три надписи; одна была на китайском, другая на уйгурском, а третья начертана «сибирскими» руническими знаками.
В 1892 году результаты и этой экспедиции облеклись в форму солидной и доброкачественной публикации, а 15 декабря 1893 года датский ученый В. Томсен представил Датскому королевскому научному обществу «предварительный доклад» (всего лишь на 15 страничках), который носил заглавие «Déchiffrement des inscriptions de l’Orkhon et de l’Iénisséi»[122] и в основном содержал полную дешифровку и алфавит новой письменности!
При переводе и толковании китайских орхонских надписей Г. Габелентцем всплыли и те обстоятельства, с которыми была связана закладка упомянутых памятников. Это надгробия: первое и лучше сохранившееся — некоего Кюэ-те-гиня, сына Гу-ду-лу Кэ-ханя и младшего брата какого-то «ныне правящего» Би-кя Кэ-ханя. В приведенных китайских именах можно без труда узнать уже упомянутых нами правителей: Кутлуга — «счастливого», Бильге — «мудрого» и принца Кюль-тегина. О сооружении этих надгробий сообщает, между прочим, и китайская литература. В некотором удалении от памятников позднее была найдена надгробная надпись, посвященная памяти крупного сановника, военачальника тюрок Тоньюкука, начертанная на двух каменных столбах, еще не обрушившихся ко времени находки.
Но откуда, собственно, могли знать археологи еще до того, как были прочитаны китайские надписи, о погребальном характере открытых ими сооружений? В связи с этим вопросом нам придется заглянуть в глубочайшую древность, лишь она одна сможет показать в правильном свете, какие жестокие и варварские обычаи составляли историческую почву, на которой возникли могильные сооружения, найденные в Монголии. То, что здесь, на Орхоне, пережило столетия, воплотившись в твердый, бесчувственный камень, — это лишь отзвук того далекого времени, когда памятники мертвым делали не из каменных блоков, а из человеческого мяса.
Как это происходило, мы знаем из Геродота. В IV книге (главы 71–72) он описывает обряд царских похорон у скифов (такое название охватывает у него самые различные народы). Сравним это описание Геродота с сообщением уже известного нам Менандра о том, какие похороны готовил отцу Турксанф — сын Сильзибула-Истеми; вспомним при этом еще об орхонских погребениях, немые камни которых столь красноречиво говорят о том же самом обычае. И все сразу же станет понятным, несмотря на тысячу лет, пролегших между временем^Геродота и эпохой создания орхонских памятников и лишивших варварские обычаи предков той примитивной первобытной жестокости, которой еще платил дань Турксанф.
Итак, Геродот рассказывает о скифах следующее:
«Гробницы царей находятся в Геррах, до которых Борисфенес судоходен. После смерти царя там тотчас выкапывается большая четырехугольная яма; по изготовлении ее принимаются за покойника и воском покрывают его тело, но предварительно разрезывают ему живот, вычищают его и наполняют толченым купером, ладаном, семенами сельдерея и аниса, потом сшивают и везут в повозке к другому народу. Тот народ, к которому привозят покойника, делает то же самое, что и царственные скифы, именно: и там люди отрезают себе часть уха, стригут кругом волосы, делают себе на руках порезы, расцарапывают лоб и нос, а левую руку прокалывают стрелами. Отсюда перевозят труп царя к другому подвластному им народу, между тем как тот народ, к которому они приходили раньше, следует за покойником. Объехавши таким образом все народы, царские скифы являются в землю отдаленнейшего подчиненного им народа — герров, где находится и кладбище. Здесь труп хоронят в могиле на соломенной подстилке, по обеим сторонам трупа вбивают копья, на них кладут брусья и все покрывают рогожей. В остальной обширной части могилы хоронят одну из era наложниц, предварительно задушивши ее, а также виночерпия, повара, конюха, приближенного слугу, вестовщика, наконец, лошадей, первенцев всякого другого скота и золотые чаши — серебра и меди цари скифов совсем не употребляют; после этого все вместе устраивают большую земляную насыпь, прилагая особенное старание к тому, чтобы она вышла как можно больше.
По прошествии года скифы опять совершают следующее: из оставшихся слуг выбирают пятьдесят человек, угодных царю; это — природные скифы, так как царю, по его приказанию, служат только такие люди; купленных за деньги слуг у него не бывает; выбирают также пятьдесят наилучших лошадей; тех и других удавливают, вынимают из них внутренности, очищают живот и, наполнивши его отрубями, зашивают, потом укрепляют на двух столбах половину колеса гак, чтобы обод его был обращен вниз, другую половину устанавливают на двух других столбах… после этого вбивают в лошадей, в длину их, толстые копья, проходящие до самой шеи, и в таком виде поднимают лошадей на колесные ободья, причем на передних полукругах помещаются плечи лошадей, а на задних держатся туловища у самых бедер, так что обе пары ног свешиваются вниз, не доставая до земли; наконец, накидывают на лошадей уздечки и удила… Пятьдесят юношей… по одному сажают на лошадей следующим образом: в труп каждого юноши загоняется вдоль спинного хребта прямой кол, доходящий до шеи; нижний выступающий конец его вбивается в пробуравленную дыру другого кола, того, что проходит через лошадь; поставивши таких всадников вокруг могилы, скифы расходятся…»[123].
122
Имеется русский перевод этой работы, выполненный известным русским тюркологом В. Радловым (см. «Записки Восточного отделения Русского Археологического общества», т. VIII, вып. III–IV, 1894, стр. 327–331).