ГЛУБИНА
Тёмные воды бьются о берег, и раз за разом шипучая волна утягивает свои новые и новые находки в пучину. Из года в год, из века в век стихия вбирает в себя всё неустойчивое. Чтобы завтра оставить на берегу всё то, что уже исчерпало свою способность жить. «Ближе, ближе», – шепчет волна. Мне знаком этот голос. Делаю шаг.
Здесь, в этом месте, где я живу последние несколько десятков лет, континент упирается в море высоченным обрывом. Дальше нет ничего. Внизу вода шумно перемалывает камни, а здесь, наверху, взгляд упирается в границу чуть искривляющейся планеты в том месте, где она уже безвозвратно соединяется с морем, где царит тишина. Мой личный край Земли. Таким он и предстал предо мной когда-то давно. Поразительно, что все эти изменения, превратившие в мокрую труху весь наш двадцать первый век, почти не затронули этого уголка. Но ведь должен быть среди бушующей изменчивости остров стабильности?
Я не молод, и в моём подстаканнике уже не адреналиновый коктейль, а согревающий и убаюкивающий пенсионерский ром. Но я снова иду. Ни баллонов кислорода, ни оборудования. Только багаж памяти. Ну, может, и шерстяной плед. А море всё то же. Я слышу его. Помню этот голос. И голос зовёт меня.
Мыс Таран. Сколько надежд разбилось о твой острый зуб? Когда-то давно и я, молодой и бесстрашный, толкал свою лодку к твоим тёмным пучинам... Лишь темнеет, и небо здесь сливается с морем, воспоминания становятся явью, а будущее сливается с прошлым… «Ближе, ближе. Глубже», – зовёт волна. Затягивает. Воспоминания увлекают... «Иду», – шепчу я.
И вот я делаю шаг. Молод и даже юн. Ночь. Ни луны, ни звёзд. Не видно ни зги. Ещё немного штормит. Волна упрямо вьёт среди ног связки водорослей, а донное обратное течение сильными потугами пытается опрокинуть на спину. Начинать всегда трудно, но метров через сто можно будет хорошо приякориться, погрузить фонарь и приниматься за работу. Устав сопротивляться мощным приливным силам, ныряю раньше необходимого. «Глубже, глубже». «Иду», – шепчу я. Под водой границы пространства расширяются и искажаются. Реальность мира становится более чем трёхмерной, но таковой, какая она и есть в действительности. В этих новых координатах гибкое тело самостоятельно постигает новые степени свободы и, постепенно привыкая, осваивает тьму. «Следуй за мной», – зовёт бездна.
Мы начали ловить янтарь в начале 2000-х, в те далёкие времена, когда каждый волен был делать, что хочет. В первую очередь, конечно, неизбежно делать глупости. Это было трудное, но счастливое время. Мы были бедны, голодны и полны надежд. Каждая маленькая радость дарила нам истинное богатство, ведь у нас не было ничего.
Янтарь, этот затвердевший кусок солнца, всегда манил мечтателей. В нашем краю его мелкая россыпь лежит прямо на берегу. Ох, какие же романтические свидания мы могли себе позволить! Кто сейчас способен подарить богатство, будучи нищим? Кто оценит красоту песка в спутанных волосах? Кто идёт говорить туда, где шум прибоя сомнёт все слова и выбросит утром на пустой берег – опустошённых, но цельных? Тысячелетиями слова были нужны для того, чтобы что-то сказать, но разве мало в жизни минут, когда они не нужны?
Мы не хватали звёзд с неба, работали, как могли, конечно, желая большего и мечтая о прекрасном будущем. Янтарь был хорошим подспорьем для ближайших планов на жизнь. А планов этих было… Я уж не помню, кто первым придумал нырять за ним. Это сейчас придумали погружные помпы, баржи, платформы и прочую чепуху. А тогда мы были один на один – лишь ты и море. Но в этом была и свобода. Континентальные месторождения – собственность государства, отработанные породы законсервированы, но собирать – кто мог это запретить?
«Глубже, глубже». Море зовёт меня. Я углубляюсь в беспросветную мглу. Метр, ещё метр, минута за минутой. Янтарь светится в ультрафиолете. Днём его трудно заметить, но ночью он видим с большого расстояния. Луч светодиодного фонаря рассеивается во тьме, шаря в плотной толще воды. Знаю, ещё немного времени, и блеснёт синим флюоресценом. Минувший шторм всколыхнул свои тёмные недра, и лёгкие фракции болтаются между дном и поверхностью, путаясь в водорослях, как в сетях. Болтание среди непрозрачных обстоятельств. Между землёй и небом. Как и во всей остальной жизни, самые большие находки можно найти лишь сразу после бурь... «Ближе, ближе». Я иду. Фонарь выхватывает вдалеке мутные отблески. Вот оно.
Два дня штормило, и сегодня уставшая стихия хлёсткими бросками всё ещё пытается властвовать над тем, что не имеет корней. Всё, что не имеет своего пристанища, не имеет и собственной судьбы. Пески и воды, люди и народы из века в век мотаются бурями по планете, в причудливых формах застывая в ожидании новых стихий. Схлынувшие волны оставят нас, выживших и счастливых, уцепившихся то ли случайно, то ли благодаря могучему желанию жить, которое сильнее и больше нас самих. Мы родились в краю, где никто не имел корней. Мы и сами были, как янтарь – невзрачные снаружи, но полные солнца внутри, лёгкие и влекомые, красивые и опасные. Странно, что нас самих никто не продал. Постепенно эти берега стали нашими, а море... Разве можно им владеть? Я вижу, как оно утихает. Знаю его. Волны ещё не ластятся к ногам, а лишь беззлобно бросаются на пришедшего их приручить. Но там, в глубине, мощные потоки ещё вздымают могучую грудь. Самое время идти.
«Ниже, ниже. Глубже». Я погружаюсь в воспоминания. В плотной невесомости упругой среды, в раскачивающейся кромешной тьме трудно не потерять ориентацию. Где верх, где низ? Фонарик шарит по тьме, пытаясь выхватить хоть что-то стабильное, но, как и в остальной жизни, не выбрав ориентиров, трудно надеяться на благополучный исход. Не все вынырнут сегодня из тьмы. Сколько нас потерялось до и потеряется завтра? Но и лишившись всего, всегда можно начать с самого дна. Давление гвоздями вонзается в уши. Ниже, ниже. Глубже.
Наконец, блеснули голубые всполохи. Большие камни. Мне туда. Воображение рисует причудливые картины в сдавленной голове, мне мерещится девушка с золотыми волосами, которая зовёт меня. «Иди сюда. Следуй за мной».
Я помню её. Помню этот взгляд и голос. И помню, что в них есть тайна и есть глубина. Потому что не бывает глубины без тайны. Потому что неизвестность, как пустота – взывает к себе, затягивает. А тот, кто не в силах разгадать неизвестность, обречён вечно носить в себе зияющую пустоту.
Рано или поздно я войду в эту тайну. Разгадаю загадку. Девушка с золотыми волосами зовёт меня. И я снова вижу её…
Тогда янтарь приносил уже серьёзный доход, но я больше не нырял, а напротив, хорошо действовал на суше – договаривался с людьми и всегда исполнял сказанное. Мне доверяли. Поначалу мы продавали камень полякам, которые построили на этом целую индустрию, потом вышли на китайцев. Те брали любые объёмы по любой цене. Естественно, этот бездонный рынок манил и пугал нас. Я только и ждал шанса, чтобы броситься в эту неизведанную пучину.
Мы редко любим то, чем обладаем даром. Для выросших в Янтарном крае море является слишком доступным и потому зачастую неинтересным. Так было и со мной – не любил ни загорать, ни плескаться в волнах. Но море всё же покорило меня. Как истинный влюблённый, я являлся ночью, не в силах игнорировать зов бушующих страстей. Чтоб соединиться в единое в этой смертельно опасной игре. Чтоб познать подлинное. Неверно говорят, что в возлюбленных мы любим самих себя. Да, но лишь осознав себя как часть целого. Большего. Полёт в бескрайней бездне, ощущение себя равноправной частицей бесконечного. Пространство и время искажаются, теряя привычные очертания, и ты паришь во тьме, чувствуя что-то знакомое в этом движении. Память о том, где ты был и куда вернёшься.