ЛЮДИ КНИГИ
Этот город был подобен хорошему старому роману – начинался с роддома, а заканчивался кладбищем. Старинный каторжный тракт, обросший торговыми моллами в центре и утяжелённый безликими промзонами по окраинам, будто единый сюжет, пронизывал его от начала до конца. Город был рождён как пристанище на этом пути и оставался им по сей день. Люди появлялись здесь как-то случайно, зацепленные обстоятельствами или чужими решениями, и обычно быстро осваивались в местной жизни, не пытаясь стремиться к большему. Те, кто умел стремиться к большему, сюда и не попадал.
Архангельский был не из таких. Он был прислан сюда распоряжением Центра с совершенно конкретным заданием – найти Людей Книги. Командировка не обещала быть долгой, все расчёты указывали на то, что Люди Книги должны были быть где-то здесь, однако уже долгое время Архангельский наблюдал за городом, не находя и следов их присутствия.
Кто они? О них почти ничего не было известно. Считалось, что они несут через века Книгу, в которой записано первое Слово, однако не было даже понятно – хранят ли они какую-то в действительности древнюю книгу или век за веком пишут свою… За долгое время их история обросла густой мифологией, и отрывочные сведения, содержащиеся в этих народных сплетнях, были крайне противоречивы. Люди Книги много раз бывали гонимы, и сегодня их излишняя осторожность лишь усиливала кривотолки относительно того, существуют ли они вообще. Тем не менее в Центре считали, что в любом случае то, что записано в Книге, является бесценным, так как давно уже подлинная хронопись потонула в массиве трактовок, а забытое первое Слово, если оно вообще существует – единственная возможность увидеть начало начал. А это многое поможет понять.
Но понять что?
- Михаил… Миша! – Архангельский услышал сдавленный шёпот за окном и шуршание о подоконник. Немало удивившись, всё-таки второй этаж, отбросив задумчивость, он тотчас же сделал пару шагов и наклонился к стеклу. Никого. Странно… Лишь ворона на ветке. Может, листва дерева шелестит о раму? Какое-то тревожное болезненное чувство сжало всё внутри, но тут же отпустило, рассеявшись. Странно, очень странно… Не первый раз уже Архангельский ловил себя на мысли о нелогичности происходящего. Наваждение? Переутомление? Это чёртово задание – выполнимо ли оно вообще? Того и гляди придётся задружиться с какой-нибудь местной вдовой и обосновываться здесь навсегда… Этот город затягивает в себя, как болото. Тысячи таких же карьеристов остались здесь, проглотит и ещё одного… Да и чем плохо? Хоть пожить, как все смертные… А Люди Книги? Может, они уже несколько поколений назад растворились среди местных, завели детишек, а Книгу свою пустили на бумажные самолётики для малышни? Михаил потянул за стеклопакет и открыл окно.
Вечер. Машины, суета... Мысли людей, не найдя иного применения, превратились в серый бетон домов и россыпи товаров за стеклянными витринами, в зелёные газоны центральных улиц и скелеты кранов контейнерной станции, в грязь на стенах и журчание канализации... Даже в этом невзрачном городе время идёт вперёд, всё спешит меняться, чтобы соответствовать всё возрастающим чаяниям неутомимых людей. Остановиться невозможно, система работает лишь благодаря постоянному росту. Банально. Вавилон существует ради башни... Архангельский усмехнулся. Но разве когда-то было не так?
Что прячут здесь Люди Книги? Неужели Центр, которому доступна вся информация в мире, чего-то ещё не знает? Или утерял? Или хочет знать, что там пишется – не под его контролем? Что в этом такого важного? Первое Слово… Вон, ворона на ветке – для неё это Слово и выеденного яйца не стоит. Тем более, выеденного яйца её детей.
И всё же и самому Архангельскому было интересно... Не конкретная информация, а концепция в целом – ждут ли они? Ждут ли Люди Книги чего-то? Вот вне этого города, в подлинном современном мире, никто уже ничего не ждёт, глупо надеяться на чудеса, а эти сектанты… Это интересно. На что они надеются? Не этого ли боится Центр? Они что-то знают. Что-то помнят.
Память… Михаил поёжился и закрыл окно. Всё есть память. Даже мы сами – не что иное, как память о себе. Архангельский вспомнил, как он надеялся вычислить Людей Книги на рубеже тысячелетия. Дата эпохальная – ведь как-то они должны были проявиться? Ой, что началось…Обычно серьёзные и погружённые в свои заботы, неожиданно радостно люди хоронили тот век. Весело, с огоньком! Что он им оказался так люб? Мало кто из них видел хоть половину его. Вот другие века провожали, бывало, и с драматизмом, напряжением, ждали пророчеств, а в этот раз и пророчеств хоть отбавляй, а будто свадьбу играли. Народу тьма. Празднество! Будто ждали чего-то. Надеялись. Но хмель сошёл, мир предстал прежним. Даже обидно. Интересно, придёт ли хоть кто-нибудь на следующие похороны?
Михаил накинул куртку, погасил свет и, оглянувшись во тьму, вышел в привычную затхлость межлестничной клетки. Повернулся ключ, гулким эхом прозвучали шаги. Если кто-то зовёт – нужно идти. Хлопнула фанерная дверь подъезда.
Стремительно темнело. Город, шесть дней работающий и сутки в неделю отдыхающий, наполнялся праздным гулом спешащих выдохнуть накопившуюся неделю. Забыть. Есть ли здесь те, кто хочет помнить?
Реальность мира подёрнулась, словно застрявший кадр, и тотчас потекла дальше. Да. Именно… Архангельский понял вдруг, что всё вокруг, все эти люди и машины – спят. Спят тяжёлым, беспробудным сном.
ОТКРОЙ ГЛАЗА И СМОТРИ
Открой глаза и смотри. Это свет. Свет нового дня, посланного тебе. Четыреста девяносто восемь земных секунд он летел к тебе от твоей звезды. Звезды, созданной из одного вещества с тобой. Вещество, когда-то ставшее звездой, светит. Вещество, ставшее тобой, поглощает. Ты рождён поглощать.
Было сказано: «Жизнь была свет человеков». «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его».
Свет заполняет всё. Он вокруг. В тебе. Это утро. Утро нового дня. Просыпающиеся клетки твоего тела уже жаждут жить. Жить ради тебя. Но кто ты?
Эти черты, отражённые в зеркале, настолько привычны, что стали неосязаемы, непонятны, неподходящие для ответов. Так кто же ты? Лишь внимательно присмотревшись, ты увидишь в зрачках существа, отражённого пред тобой, крохотное отражение себя, смотрящего в отражение пред собой, в зрачках которого крохотное отображение существа, смотрящего на него и видящего в его зрачках отражение себя, смотрящего в отражение существа перед собой. Так кто же из них ты?
Актёр, который играет актёра, который играет актёра, который играет актёра, который играет актёра, который?.. Но и это не ты. Ты просто один из них.
Новый день накатывает извне. Через стеклопакеты, через вибрацию пола. Он появляется с шумом. С шипением чайника, с плеском воды, с разноголосым гулом города. Входит в тебя. Становится тобой. Проникает. Посмотри за окно: несть им числа. Они едут. Они идут. Спешат. Почему? Потому что им надо.
Они вынуждены. Либо должны.
И было сказано: «Могли идти налегке, но взяли излишне, погибнут».
И скажешь: обычный день. Извечный, и таков же, как и вчера. Но этот день другой.
Посмотри и узри: среди них нет тебя.
Это истинно новый день. День, который можно изменить. Нельзя изменить вчера, неделю назад и миллионы лет до. Но сегодня ты можешь. Не когда-нибудь, не потом, не завтра. Сейчас. Открой глаза и смотри. Вот новый день. Твой день.
Ведь было сказано: «По вере вашей да будет вам».
Встань и иди. Это твой день. Люди, спешащие в нём. Машины, гудящие на людей. Стёкла витрин, отражающие потоки машин, плывущие мимо людей. Смотри. Все они хотят быть здесь. Они спешат. Но спешат, чтоб перестать быть здесь. Почему? Закрой глаза, вспомни, кто сказал: «Наступят времена. И каждый станет сам. И никто не будет один, но каждый будет один». Но было сказано больше.
И было сказано: «И каждый возведёт себе тюрьму сам».
Посмотри на людей, на их день. Сам этот день не их. И они не свои. Они идут, спешат. Во имя себя, ради себя, к себе. Но несут не себе. Бегут не ради себя. Спешат не во имя своё. А вынуждены или должны. Ибо сказано: «Лучшая тюрьма – без стен».
В этой тюрьме всё – чьё-то. Но сам никто не свой. И здесь говорят: всё есть чьё-то, а чтобы стало твоим – надо спешить. И все спешат. Но никто не успевает сделать что-то себе. И здесь говорят: смотри, никто не успевает что-то сделать себе, надо спешить ещё больше. И спешат больше. Стрелка бежит по кругу, и кажется всем, что будет так и завтра, и через месяц, и через тысячу лет. Но никто не помнит, что есть начало и есть конец. Они опоздали. Много званых, да мало избранных.