— Я говорил тебе…, ты знаешь, что люблю я тебя. Важно только это — не чье-то, а мое отношение.
— А папа тоже любил маму… и не изменял ей никогда. Но я очень сильно подозреваю, что было вот это все — бесконечно липнущие женщины, хихиканье и откровенные предложения себя при ней, которые он не пресекал, как и ты, потому что не придавал этому значения. В конце концов, терпение лопнуло — наступил предел и срыв. Я не хочу даже начинать в этом духе. Ты даже не понимаешь суть моих претензий! А значит — это будет продолжаться. Спасибо тебе за помощь с гостиницей, что ухаживал за мной, когда я болела…
— Ты гонишь меня? Прогоняешь?
— Да, — выдавила я из себя.
— А ты, Катя? — наклонился он ко мне.
— А я… выживу. Извини, мне нужно выйти. Ты тоже иди спать. Как ты попал в комнату? — возмутилась я, вспомнив тот жуткий шорох в комнате.
— Извлек ключ, — отстраненно отозвался он, вставая. Когда он вышел, я еще немного посидела, успокаиваясь, а потом сходила в туалет и в душ. Не спала до утра, но уже не плакала. Думала о том, что завтра приезжают родители, а радости нет.
Я не верила, что у них что-то получится. За неимением Георгия, Эва станет виснуть на папе, раз уж это такая манера поведения, и он так же не будет придавать этому значения, потому что любит маму. А мама будет видеть все это… опять. Здесь нельзя жить! Это даже не гостиница, это удобный приют на несколько дней, больше тут не выдержать, женщине — точно. Она не будет чувствовать себя хозяйкой, здесь даже на кухне хозяйничает чужой человек! Все — зря!
И я зря вчера пыталась… что я пыталась? Привлечь к себе максимум его внимания, оттянув его от этой Эвы, доказать заодно и ей что-то. Уже шла эта жалкая борьба за мужчину, эти неосознанные потуги и как далеко я могла зайти в них? Очень далеко, если вытащила это белье — тонкое, кружевное, дорогое до безумия. Из-за глупой ревности я чуть не совершила еще большую глупость.
Нет, все правильно — мы колоссально отдалились друг от друга за эти дни, хотя и раньше особо близки не были. Тот зеленый луч, его слова… чувство такое, что это было сто лет назад или на другой планете — не с нами. Потому что он так и не понял — о чем я. А я выживу… Сдохну сначала, а потом все равно выживу. Мне не привыкать… заведу еще одну собаку. Или три…
Совсем уже утром я уснула и почти проспала приезд родителей. Возвращаясь из ванной комнаты, увидела их всех входящими на этаж — папу, Георгия… только сейчас до меня дошло, что, скорее всего — он ездил встречать их в Тиват. Это же было очевидно, а я даже не подумала об этом.
— Мама… — выдохнула я. Прошла по коридору на разом отяжелевших ногах и обняла ее — маленькую, худую до прозрачности и почти лысую. Ее будто остригли под машинку, и волосы только-только начали отрастать — на голове, на бровях… Татуаж повторял их тонкий контур так же, как и разрез глаз — чуть схожий с восточным. А внизу лица — медицинская маска.
— Какая ты красивая, — прошептала я ей на ухо, нисколько не кривя душой. Она напоминала хрупкого эльфа, только страшно замученного долгой и тяжелой дорогой.
— Ну, ты как скажешь, — улыбаясь, провела она рукой по ежику своих волос. А я растерянно улыбалась папе, Георгию…
— Когда это, мама?
— Да сразу же, как приехала от тебя. Сейчас все нормально, только иммунитет почти на нуле, — развела она руками.
— Айда в наш номер, — предложил ей папа, — мы и так рисковали с этим переездом, не будем усугублять.
— Я бы хотела жить в одном номере с Катей, — мягко произнесла мама, но так, что стало понятно — только так и не иначе. Папа растерялся:
— В нашей комнате убрали с дезинфекцией и прокварцевали.
— Замечательно, значит Катюша переберется в чистую комнату. Ты не против, солнышко? Я соскучилась.
— Да… конечно, — начинала я понимать, что не все безоблачно и ее приезд — это еще не воссоединение семьи и есть основательные такие подводные камни. Наверное, сейчас я уже понимала ее опасения.
— Георгий, пошли — занесем вещи, — ровным голосом сказал папа и сам понес две большие сумки в мамину комнату. За ним двинулся и Георгий с маминым багажом.
Мы проводили их взглядами и мама сказала:
— Я понимаю тебя — он… какой-то эксклюзив, да, Катя? В единственном исполнении и сильно, очень сильно, — задорно улыбались мне ее глаза.
— Как и папа, — расстроено ответила я, — что он сказал тебе, почему ты решилась? — спешила я выяснить самое главное.