По существу наша страна уже пережила эпоху «Покаяния» (кавычки вполне уместны по отношению не только к фильму, поскольку те кто клялся в своем покаянии по поводу исторического прошлого каялись на основе лживого исторического мифа об этом историческом прошлом). Но надо иметь в виду, что процесс этого лжепокаяния затронул преимущественно интеллигенцию, а не подавляющее большинство народа, которое отнеслось к этому «покаянию» безучастно созерцательно, и пока не высказало своего мнения ни словом, ни делом.
Многим памятна последняя фраза упомянутого фильма, с которым якобы вступил в полемику С.Кургинян: «Зачем дорога, если она не ведет к храму?»
Конечно в текст старой пьесы невозможно внести новых слов, отвечающих современным потребностям в полемике с инакомыслящими. Но в газетном выступлении всех любителей «покаяния» по Абуладзе можно было поставить перед встречным, куда более тяжелым для них вопросом, на который у них нет ответа:
«А зачем дорога, если она ведет к ХРАМУ?»
Этот вопрос, куда более глубок по скрытым в нём умолчаниям и гораздо более религиозен, чем кому-то может показаться на первый взгляд. Храм - культовое сооружение, дело рук людей, выразивших в нём свою нравственность и мировоззрение. Множеству культов соответствует множество храмов каждого из них. И если дороги ведут «к храму», то что, так и будем, пресытившись культом одного «храма», переходить к другому рукотворному культовому сооружению, в котором водружены иные идолы и им кадит другая команда попов, осуществляя может быть даже не по своей воле мистерию очередного «Праздника святого Иоргена»? - и так, пока ноги не сносим? Так, что несмотря на поверхностно-безбожный вид, встречный вопрос для любителей «покаяния» по Абуладзе имеет в действительности смысл иной:
А зачем идти по дороге к храму, если среди людей Бог и ангелы Его ходят иными путями?
Но вступив в якобы полемику с «Покаянием» Т.Абуладзе, С.Кургинян не выявил этот убийственный для приверженцев истинности «Покаяния» вопрос. По существу он согласен с поставленным Т.Абуладзе вопросом, но не согласен с выбором тем «храма», сценария постановки в нём мистерии и пути к оному. Это видно из слов С.Кургиняна, предшествующих ранее процитированным.
«… единство Гегеля и Блаженного Августина - в их Великом Финализме. А не в понимании содержания Финала. Россия сегодня опровергает Гегеля, снимая антитезу между «духом истории» и «новым духом». У России отняли историю. Она обязана её вернуть, чтобы жить. Вернуть того же Сталина: не в виде наличествующего диктатора, а в виде отнятого Смысла. Я не свожу к Сталину весь смысл России. В том числе и смысл России эпохи Сталина.
«…»
Если ей это удастся - Гегель неправ. Россия спорит с Гегелем, а с ним спорить - ох, как не просто. И спорит Россия, ставя на кон свою жизнь. Это свойство русского спора. Об этом я ставил «Пастыря». Сами подумайте, разве об этом можно ставить спектакль, да еще в театре Дорониной? А вот мистерию на эту тему нужно ставить. И это будет мистерия нынешнего российского поиска и одновременно - я убежден - мистерия красного смысла. Я ставил «Пастыря», полемизируя с «Покаянием» Абуладзе. Но не это главное. Главное - я полемизировал с «концом истории» Фукуямы. И не сам Фукуяма здесь важен, а его учитель Кожев и те, кто стоят за ним.»
Из этого отрывка ясно, что вопрос только в том, какой «храм» и какая «мистерия» (как храмовое зрелищное действо, якобы обладающее скрытым в её символах смыслом, но большей частью дурачащее толпу, от трудов которой кормятся служители «храма») больше по нраву Абуладзе, Кургиняну, Фукуяме. Полемика это спор. Некогда Бернард Шоу дал мудрый афористичный совет: «Никогда не спорь, а твёрдо стой на своем!» Но для того, чтобы твёрдо стоять на своем, необходимо иметь это «своё» и видеть определенные его границы, которые не следует переходить, чтобы не сорваться в спор-полемику. Если же определённого своего нет, то твёрдо стоять - просто не на чем и остается только сгинуть в нескончаемом болоте «полемики» с давно умершими Гегелем и Булгаковым, с Абуладзе, с Татьяной Дорониной, с театральными критиками и худсоветом, «духом истории» и прочими. Такого рода полемику А.С.Хомяков характеризовал как «верчение в безысходном круге» - это не занятие для разумного человека.
Особое же пристрастие Кургиняна к постановке именно мистерий объясняется и тем, что он имел как минимум бессознательную причастность к сценарию мистерии ГКЧП августа 1991 года. Книга «Постперестройка», автором которой является С.Кургинян, была показана телевидением, лежащей на столе В.Крючкова, в видеоряде, посвященном аресту этого члена «хунты».
Этот кадр, связавший С.Кургиняна и ГКЧП, - тоже явление знаковое: так постановщики мистерии ГКЧП оповестили своих о закулисной стороне происшедшего. Возможно, как знахарь режиссер-постановщик мелкого масштаба, С.Кургинян был использован одним из орденов в качестве соавтора одного из множества взаимно дополняющих друг друга сценариев «августовского путча». По завершении же постановки мистерии в толпе он был выброшен хозяевами за ненадобностью (или оставлен до следующего раза) после того, как реализовался один из сценариев, хотя может быть и не наилучший с их точки зрения.
Отказ от предложения Крючкова участвовать в ГКЧП его 9-го члена, министра иностранных дел Бессмертных - исторический факт, подтверждающий версию существования нескольких сценариев августовской мистерии. Это не значит, что Бессмертных решал «быть путчу или не быть». Для понимающих «язык мистерий» участие или неучастие Бессмертных в «путче» всего лишь означало: сценарий, где министру иностранных дел не отведена роль, проходит, а тот, где от него ожидаются определенные действия, - не проходит. Так ГКЧП был осуществлен подбором кадров, которые в темную сделали один из сценариев по своей свободной воле, действуя в меру своего понимания.
Амбициозный С.Кургинян, обладающий кое-какими театрально-режиссерскими навыками, но не понимающий общего хода глобального исторического процесса и его региональных ветвей, также сделал то, что от него ожидали и к чему его подвели через посредников из его постоянного окружения. Будучи привержен своему видению возможного течения событий, он отлил его в ожидавшийся от него сценарий. И если он даже и догадывался о существовании других, то вероятность их самоосуществления считал пренебрежимо малой. Когда невероятное для него некогда возможное будущее стало свершившейся исторической реальностью, авторитет С.Кургиняна, возможно специально раздутый с целью сокрытия наиболее вероятного сценария развития событий, для представителей определенных «элит» просто перестал существовать. Но похоже, что и после этого С.Кургинян не понял, что его употребили втемную. Отсюда истеричность многих его политических оценок и заявлений, окрашенных кроме того личной обидой непризнанной «Кассандры». Но вся его «послепутчевая» публицистическая суета позволяет его использовать втемную еще в большей мере, чем это было до августа 1991 года, но уже с другим знаком: тогда «играли» его необоснованный оптимизм, сейчас - необоснованный пессимизм.