К ее возвращению я повторил свою речь уже раз пять и чувствую себя уверенным как никогда.
— Когда возбуждаешься, ходить в таком платье совершенно невозможно. Нигде не помялось?
Она крутится передо мной, я качаю головой, она наклоняется к моему уху:
— Поверишь, если я скажу, что в музее Родена благодаря тебе я испытала новые ощущения?
Охотно верю. Так было написано в инструкции. Но я не понимаю, в чем тут моя заслуга: все дело в ребрышках на презервативе, а я всего лишь надел его.
— Пошли, мы опаздываем. Есть новости о Максимо? — тут же спрашивает она, пока я встаю.
Я киваю головой. Вчера вечером, после того как мы расстались, я заходил в больницу. Не увидев Жана-Батиста в «Гранд-Арме», я сделал вывод, что они поладили, и представил себе следующую картину: один с самодовольным видом перечисляет свои достижения и рекорды, другой записывает с выражением вселенского страдания на лице. Однако увиденное настолько поразило меня, что я застыл на пороге и решил их не беспокоить. Со слезами на глазах Максимо рассказывал о своей юности в иезуитском пансионе «Мобеж», об издевательствах над новичками, унижениях и приставаниях, которые ему приходилось сносить из-за своего сексуального уродства, а Жан-Батист безмятежно улыбался, жадно записывая все в тетрадку.
— Он поправляется, — коротко сказал я. — Его еще немного подержат и завтра-послезавтра выпишут.
— По-моему, он выписался сегодня. Идем.
На Елисейских полях она берет меня за руку, и мы переходим дорогу между застывшими в пробке гудящими машинами. Вечерние платья и смокинги толпятся у ограждения, охранники проверяют приглашения, время от времени мелькают вспышки фотоаппаратов. Я беспокоюсь, куда она меня ведет. Но ответ и так уже у меня перед глазами, на фронтоне кабаре гигантскими буквами написано:
ТРИУМФ СЕКСА
Она повисает на моей руке, кто-то выкрикивает ее имя, и вокруг нас начинают суетиться фотографы:
— Сюда, Талья!
— Для «Ола», Талья!
— И вы, месье, улыбочку!
— «Хот-видео»!
— «Пари-Матч»!
— «Европа 1»: как вы думаете, у вас есть шансы на победу?
— Мадемуазель Стов, пожалуйста, комментарий для «Суар 3».
Я потрясен и готов сквозь землю провалиться, а она отвечает всем подряд. Я пытаюсь отступить, но она крепко меня держит, тащит прямо к объективам камер, как будто хочет меня им предъявить. Следом подходят другие девушки. Изис де Сез и Светлана влезают в кадр, обнимая нас с двух сторон. Улыбки до ушей, будто мы добрые друзья, настоящая семья. Я вспоминаю о месье Копике: для него я одинокий бедняга, аскет, который ложится спать в восемь вечера.
Наполовину скрывшись за пышной шевелюрой Изис, разглядываю профиль Тальи, которая вся сияет под вспышками. Ее пальцы сжимают мое плечо, и до меня вдруг доходит: уж не решила ли она засветиться со мной, чтобы дать толчок моей футбольной карьере? Видимо, она думает, что в футболе игроков набирают как в кино, посредством кастинга, и если можешь себя показать, значит, есть и талант. Торжествующая улыбка, с которой она выталкивает Изис из кадра, чтобы я попал под свет прожекторов, лишь подтверждает мои подозрения. Хотя, может быть, она пытается прикрыться мной, дать понять, что она в надежных руках, отвадить от себя таким образом приставал.
— Улыбайся, — шепчет она мне. — Это «Канал плюс».
Я улыбаюсь. В любом случае уже слишком поздно: завтра на тренировке придется объясняться.
Толпа напирает, опрокидывая металлические заграждения, телохранители с рацией в наушниках расчищают проход до красного ковра, локтями раздвигая толпу, чтобы мы могли спокойно пройти мимо выстроившихся в цепочку фанатов, которые протягивают девушкам фото для автографа, называя их кто «дорогушами», кто «шлюхами», а кто и «мадам».
В забитом до отказа холле Изис де Сез дает пресс-конференцию трем парням с диктофоном.
— Я занимаюсь этим не для забавы, не ради денег, а ради эстетики, красоты самого представления — я очень требовательна к себе — ради власти над мужчинами, которую дает мне тело, и состояния измененного сознания, в котором я оказываюсь, но эту мысль я разовью в своей диссертации.
— Говорят, ты себе на клиторе пирсинг сделала, можно посмотреть?
— Позвони моему агенту.
— Какая у тебя тайная сексуальная фантазия, Талья?
— Увидеть наголо обритого муллу в день освобождения афганских женщин [25].
Девушки переглядываются, в их взглядах сквозит солидарность, которая выше конкуренции, парни гогочут.
— Двадцать второй столик, — говорит нам администратор, надрывая наши приглашения. — Приятного вечера.
На полу в зале синие ковры, на стенах гигантские обложки порножурнала, спонсора церемонии. Столы расположены амфитеатром вдоль овальной сцены, на которой возвышается позолоченная статуя размером с истукана острова Пасхи — два акробата, представляющих вертикальный вариант позы 69.
— Добро пожаловать на «Триумф», — приветствует чернокожая официантка, на которой нет ничего, кроме прозрачной накидки.
Она подводит нас к круглому столику с тремя приборами, за которым сидит, жуя хлеб, маленький старичок в черном бархатном костюме и бежевой водолазке. Завидев Талью, он поднимается, горячо пожимает ей руку, как будто она подала ему милостыню. Подойдя ближе, я узнаю его лицо, впалые щеки и волнистые волосы. Это тот самый дедуля, который уступил мне дорогу на лестнице, когда я шел к Талье. На лацкане пиджака у него крест.
— Монсеньор, позвольте представить вам Руа, моего друга. Руа, представляю тебе монсеньора Николая Михайловича. Или надо наоборот? — вдруг беспокойно спрашивает она.
— Да, — улыбается старичок. — Сначала всегда представляют менее важную персону.
— Я так и сделала, — защищается Талья.
— Нет. Уверен, месье значит для тебя гораздо больше, чем я. Он актер?
— Любитель, — уточняет Талья.
— Мы, кажется, встречались у тебя на лестнице, — говорит он ей и ласково смотрит на меня.
Мы рассаживаемся. Что это еще за цирк? Епископ на церемонии «Триумф секса». Возможно, в моей стране люди морально и зажаты немного, но то, что происходит здесь, меня, честно говоря, шокирует. Дело не во мне, я в церковь не хожу. Просто я думаю о верующих. Ну хоть бы не сваливали все в одну кучу.
— Монсеньор питает страсть к кино и театру, — поверяет она мне, пока официантка наполняет наши бокалы шампанским. — Двадцать лет он был духовником артистов. Он учит меня жизни.
— Приличиям, — скромно поправляет он.
Я спрашиваю, не украинец ли он тоже.
— Русский по отцу, поляк по матери, но родился в Кретейе, вы уж простите, — добавляет он, бросая лукавый взгляд в сторону Тальи.
Оркестр разудало грянул веселый джаз. В зале гаснет свет, на сцене в луче прожектора возникает ведущий и говорит, что прямая трансляция по XXL начнется через пять минут. Он благодарит канал за поддержку, вежливо просит всех выключить мобильные и растворяется, а музыканты подхватывают прерванную мелодию. В зале снова включают свет, пришло время отряду официантов разносить семгу.
— Она ему написала, — говорит Талья, разворачивая салфетку.
Монсеньор кладет вилку на стол, изумленно смотрит на меня, потом поворачивается к Талье.
25
Намек на события из истории Франции: после окончания войны с Германией в 1945 году французских женщин, замеченных в связях с немцами, остригали наголо. В данном случае речь идет о своеобразном реванше афганских женщин в отношении мужчин-поработителей.