Проснувшись, она долго сидела на диване, не понимая, утро сейчас или вечер. Потом, сообразив и все вспомнив, позвонила Ему.
— Это я.
— Поспала?
Наталья удивилась. Кажется, она никогда не говорила Ему ничего о своей детской привычке. Но Он все знал про нее и так, без рассказов.
— Я знаю, за что люблю тебя. За то, что такие, как ты, давно уже не живут, — сказал Он.
С этой фразы начинался и дневник номер один, в котором Он подробно рассказывал о каждом дне, прожитом без нее. Одной общей тетради не хватило, и Он перешел на вторую — дневник номер два. Наталья начала читать первый. Она почти все помнила наизусть, поэтому не читала все подряд, а только выхватывала отдельные куски.
«Весь вечер думал о том, что плохо с тобой попрощался — молчал как пень, но я не мог сказать ни одного слова. Если б я открыл рот, то мои рыдания разнеслись бы по всем причалам».
«Наташенька, а ты ведь еще не в отпуске. Плывешь на теплоходе где-то по Кольскому заливу, где-то еще недалеко от меня. Сколько же дней впереди без тебя! Как выжить?»
«Доброе утро, Наташа! Сегодня постараюсь сильно-сильно работать. Хотя хочется сидеть и думать о тебе. О нас.
Вчера вечером болело сердце. Как ты там? Боже, но не бывает же таких хороших, как ты. Я тебя никому не отдам. Ты же моя. Правда, стрижик?»
«Сегодня как-то все плохо. Был в тылу — машину на ДОФ пока не обещают. Был у Фатиненко — матроса Лазарева нам не отдают, говорят, пусть служит где служит. Так что, боюсь, не заполучить нам этого певца и танцора. В ДОФе тоска. А как иначе может быть без тебя? Люблю. Люблю. Люблю».
«Пишу тебе сидя в «Машке»…»
«Машка» — это Его «жигуленок», который Он очень любит», — подумала Наталья с нежностью и к Нему, и к Его машине.
«…Мы с ней на причале. Том самом, откуда проводили тебя в отпуск. Когда же встречать?»
«Наташа, а может, нам Валеру повысить, в пропагандисты перевести? Иногда мне кажется, что мы его затюкали. В принципе, он парень неплохой. Подумаешь, с ошибками пишет, от этого не умирают. Ведь он иногда может сделать что-то хорошее и полезное. А в инструкторскую придет новый лейтенант, поющий, танцующий, умный и т. д. Нет! Нет, такого не надо, а то я очень ревную. Пусть уж лучше Валера остается на своем месте».
«Как всегда, начинаю день с разговора с тобой. Достаю из сейфа фотографию и долго смотрю в твои глаза. Самые красивые и самые умные глаза».
«Мне было грустно репетировать «Федота» без тебя. Иринина Маруся хуже, чем твоя (ха, а если бы лучше? а если бы я тебе об этом сказал — то что бы ты со мной сделала, когда приехала?!). Но спектакль снова прошел на «отлично». Перед началом все пропустили дважды по 50 грамм, а Валера-Федот — трижды. Завелись, как мотоциклы.
Слова врали, но врали красиво и попадали в рифму. Публика стояла на ушах. На Марусю не смотрел, потому что ус отклеивался четыре раза. Да и смотреть было неинтересно, сама понимаешь. Если б это была ты, Марусенькая моя самая распрекрасная.
Сейчас пойдем отметим успех мероприятия. По чуть-чуть. Ты ведь разрешаешь?»
«Дома вообще кошмар какой-то. Не разговаривает. На развод собирается подавать, если я не брошу самодеятельность. Говорит, начальник, а превратил себя в шута. Это ведь не то. И не так. Правда? Да я бы давно развелся, но дети… Хотя черт знает, что нравственнее: так жить ради детей или все-таки развестись. Ведь любви-то нет. Девчонки у меня хорошие. Ради них стоит жить. Но они же потом и спросят: «Отец, а как ты так жил?» Что ответишь?
Наташа, милая, ты прости, что я про семейное. Наверное, не надо бы. Но кому я еще скажу, золотце мое? Ты у меня одна. Я тебя никогда не разлюблю. Я себя знаю. Первый раз, понимаешь, первый раз в жизни — люблю. Помнишь наш разговор где-то в середине декабря? Это когда ты предлагала нам расстаться. Именно тогда я понял, что отнять тебя у меня сможет только конец света».
«Вечер добрый, это я. Один во всем ДОФе (кроме моряков и сторожа). Опять говорю с тобой. О чем? О работе, конечно.
1. Моряков надо менять. Эти два оболтуса тупы и бездарны. Ты, как всегда, права.
2. С дискотекой что-то делать. Приедешь — займешься.