Задержался на час, и на день, и на год.
Я кричала — не отозвался.
Я стою у окна, дождь идет и идет.
Ты на целую жизнь задержался.
* * *
И не знаешь пока, что ты — для меня.
Что глаза твои, руки твои — мои.
И, меня совсем еще не любя,
Ты ко мне отмеряешь свои шаги.
Ты захочешь свернуть — а придешь
сюда,
Чтоб увидеть меня и быстро уйти.
А я просто знаю, что это — судьба,
Что ты должен был встать на моем пути.
Но не смею с тобой задержаться я. Нет.
Обойду. Пробегу. Миную тебя.
Пусть горит в окошке твоем свет.
Жаль, что кто-то зажег его до меня.
* * *
Ты не был никогда моим.
Минуты близости — не в счет.
И стелется словесный дым,
Но лишь саму меня влечет
В страну знакомую — Любовь.
Тебя туда не заманить.
Как паутинка, рвется вновь
Одна-единственная нить.
Другой не будет. Это — все.
Закутавшись в китайский плед,
Я буду вспоминать мое…
(Нет, вру, конечно, не мое) —
Твое — безжалостное «нет».
* * *
Эта встреча была нужна,
Чтобы снова тебе понять:
Я тебе совсем не нужна.
И тебе не страшно терять
То, что было только моим,
То, что болью твоей не стало.
Для тебя было много меня,
А тебя для меня — мало.
* * *
В мой дом ты больше не войдешь.
Я занавешу окна темным.
Не надо слов, они ведь — ложь,
Ее не скрыть ни взглядом томным,
Ни мертвенным сжиманьем рук,
Ни поцелуем, долгим, страстным…
Как лопнувшей струны испуг,
Рук, вдруг взметнувшихся напрасно,
Неясный, легкий силуэт.
И вызывает лишь вопрос
Твой наспех собранный букет
Из осыпающихся роз.
* * *
Я столько нежности несла — тебе.
Я столько слов приберегла — тебе.
А оказалось все не нужным никому,
А оказалась снова я в плену
Забытых снов, разбившихся надежд,
Неярких, балахонистых одежд,
Которые скрывают пустоту —
Ах, как это «снижает высоту»…
Но — кончено, уже не тяжело.
Лишь слезы, словно битое стекло.
И снег по-невзаправдашнему чист.
И горько мне: совсем ты не артист
(а впрочем, хорошо, что не артист).
И слишком чист ненастоящий снег.
И медленнее, медленнее бег
За сном, таким красивым и простым.
И чей-то смех, чужой надсадный смех,
Который вдруг становится моим.
* * *
И ближе вытянутых рук не пустишь,
И сердца своего мне не откроешь,
И все же не прогонишь, не отпустишь,
Одним лишь словом снова успокоишь.
А мне бы убежать, не оглянуться,
А мне б опомниться, стать недоступной,
гордой…
Но не прозреть уже. И не очнуться.
И вечный крест мой — быть тебе покорной.
* * *
Уже июль. А я осталась в мае —
Там, где твоя улыбка и весна.
Все в прошлом. Ничего не понимая,
Я знаю: напророчившая в снах
Гадалка, видно, сделала ошибку,
Хоть и светились вещие глаза.
Скамья, цветы — расплывчато все,
зыбко.
И ты уходишь, слова не сказав.
И следует самой мне догадаться,
Что место для меня найти так нелегко
В твоей душе. Ей далеко за двадцать.
А мне — за тридцать. Очень далеко.
* * *
Ты так умен. Ты так великодушен,
Простив земные слабости мои.
А впрочем, проще все — ты равнодушен
К моей смешной, навязчивой любви.
Прости мне и ее. Не буду досаждать
Тебе я больше телефонными звонками.
И только белой ночи обнимать
Меня за плечи добрыми руками.
Тепла твоих ладоней мне не знать,
Твои глаза не будут больше близко.
Так надо. Так должно быть. Но опять
Болит душа — шальная скандалистка.