Собрав пожитки, уставшей походкой Севарог направился в сторону стоянки, всё так же пытаясь вслушиваться, но убийцу ничего не выдавало. Либо он ушёл, либо очень грамотно маскировался, не выдавая своё присутствие даже звуком. Что настораживало. Очень. «Вы когда-нибудь были уверены, что вам в спину промеж лопаток или прямо на уровне сердца смотрит чья-то стрела готовая в любой момент сорваться с тетивы? А я да. Но с каждым разом это никакого позитива и привыкания не приносит, я жить всё ещё хочу». Нервы были на пределе, адреналин нарастал с каждым шагом, направленным в сторону стоянки, ведь убийца мог находиться уже там.
Выйдя на поляну, Севарог застыл. Такого зрелища ещё никогда ему не приходилось видеть, в такой ситуации. На стоянке, прямо между вязанкой дров и ямой с костром – разжег заранее – сидел он! Сидел хорёк, жадно раздирающий свежепойманную мышь! И при виде этого зрелища у Севарога не только сердце отлегло, но и всё напряжение чуть не ушло вместе с облегчением. Такого провала он себе даже не представлял. С досады, кинув в сторону зверька котелком воды, обильно умыл и его и кострище.
«Твою же пресвятую мать заступницу!» - теперь было нужно проделывать всё заново и даже больше. Вытащить намоченные ветки из ямы, наложить новых сухих, разжечь и сходить за водой и совершенно неважно в какой последовательности. Провал века. Наверное, хорёк думал именно также. Ещё раз встретились они у ручья, оба злые, обиженные друг на друга, Севарог за страх, Хорёк за испорченный ужин.
«Как я мог вообще подумать об опасности смерти в пределах владений двух властительных магов? Да кто вообще осмелится? Предосторожности, конечно, стоит соблюдать, но ведь и с ума сходить пока рано, всего двадцать седьмой год разменял. Сева, эта работа, маги и нечисть сведут тебя с ума. Возьми отгул на две, три, нет! Четыре недели и отдохни, а то поседеешь раньше срока».
Остаток ночи, как и весь следующий путь до постоялого двора оказался спокоен, без приключений и подобных случаев. Только на всём протяжении пути он периодически замечал тень хорька, может и не того же самого, который шёл за ним по пятам, явно охотясь за объедками после привалов Севарога.
2 число месяца Сажмара. Год Покаяния.
Первая четверть Дня.
Пасмурный день, тяжелые тучи плыли низко. Рваный бордовый, давно выцветший флаг двухэтажного постоялого двора слабо колыхался на утреннем ветру. Такие флаги имперские власти обязали иметь каждый постоялый двор вне городов и поселений, будь то маленькое захолустное пристанище всякого сброда или богатый двор близь широкого торгового пути. Таким образом символизировалось, что хозяин заведения брал на себя обязанности прямо как владелец крепости – охранять, кормить, поить и выполнять некоторые правоохранительные функции, за чем следили отдельные специально приставленные к таким заведениям мильшейнеры. Мильшейнеры являлись некоторым собирательным образом городских стражей, слухарей - доносчиков и даже в некоторых рамках судей. Но речь не об этом.
Молодой парень, по имени Киримут, с недовольством оглядел калитку постоялого двора, вывеска над которой гласила «Четыре аршина» и чуть ниже мелкие, почти затертые буквы на подвешенной табличке гласили «Порядок сего двора возложен на Мильшейнера Иакова Истроцкого, верного сына империи, приставленного приказом №354 от седьмого числа месяца Вельмута, года Дракона».
Одежда на парне была не богатая. Походную робу, местами прожженная, местами рваная, как например часть левого рукава. Через корпус наискосок была повешена толстенная книга в кожаном переплёте с стальными вставками. На коне, которого он вёл под уздцы, были приторочены множественные сумки, набитые бог весть чем, из некоторых торчали свитки и какие-то странные инструменты.
Постоялый же двор далеко нельзя было назвать доживающим последние дни, постояльцы явно были здесь не редкими. Но и на оплот имперской власти, надёжности и безопасности он явно не тянул, посмотреть только на заброшенную привесную доску с потёртой еле различимой надписью. Вышибала, огромный детина возле двери, явно бандитской наружности не вызывал доверия - бритый наголо череп с застарелым шрамом через всю лысину, кривой огромный нос, явно не один раз сломанный в какой-нибудь драке, на поясе дубина, толщиной с три руки Киримута, с одной стороны и нож больше похожий на тесак, с другой.