– Идиот, – резюмирует старуха, – кто к пустой голове прикладывает? Деб, милочка, где ты его откопала?
– Баб, не надо так, – поджимает губки его девочка, – я его люблю!
И подбородок так умилительно задирает. Шону одновременно хочется ее расцеловать, закружить по двору на руках и трахнуть. Очень клевое сочетание.
– Что-то глаза у него совсем дурные, – качает головой вредная старуха, а именно так ее Шон решает про себя называть, чтоб не скатываться к мату. Это вроде как неуважительно по отношению к старшим. Даже если очень хочется. А ему ну очень хочется.
– Так бы и сожрал тебя прямо здесь, мерзавец, – продолжает старуха как ни в чем не бывало, игнорируя аханье внучки и демонстративно нейтральное выражение на лице Шона.
Ну, ну а чего делать? Лаяться с ней? На крыльце ее дома? Кода у нее нехилый такой обрез в руках? Как она вообще им воспользоваться умудрилась? Как ее отдачей не снесло? Веса-то, как в кошке! Шон удивленно оглядывает мелкую, но очень жилистую фигуру, и старуха неожиданно припечатывает язвительно:
– Да он, я посмотрю, на всех так пялится!
– Шон! – тут же поворачивается к нему Деб, делая страшные глаза.
Шон опускает голову, молчит. Терпит. И думает, насколько его терпения вообще хватит.
А еще думает, что, может, пока не поздно, брать Деб, бросать поперек байка, как раньше ковбои в этих местах хватали красивых индианок, и сваливать, пока не поздно? И хер с ним, со знакомством. Потом как-нибудь познакомится… Лет через десять… Пятнадцать… Двадцать…
– Ну проходите в дом.
Шон смотрит, как старуха приглашающе ведет обрезом, и понимает – поздно. Уже поздно.
Глава 11
– А это Дебби маленькая, смотри, в ясли к ягненку залезла…
Шон с интересом разглядывает черно-белые фотографии, умиляется на пуленькую малышку Деб. Судя по фоткам, очень проказливую в детстве.
Пьет холодный лимонад. Вкусный, домашний. И охеревает от происходящего. Бабушка Барб (да, он ее тоже так теперь называет), похоже, сменила гнев на милость. По крайней мере, его посадили в миленькой гостиной, обставленной в стиле старого американского Юга, и угощают. И обрез! Главное, обрез убрали! Уже, можно сказать, пришелся ко двору, ага.
Дебби чуть морщится, когда Шон, поглядывая на нее, в очередной раз поддерживает восхищение пухленькой младенческой попкой.
– Бабуль, ну хватит уже! – не выдерживает она, – нам еще к родителям ехать.
– А нечего, здесь ночуйте, отдыхайте, – говорит старуха, – Том с Ребеккой уехали на два дня.
– Как это? Куда? – Деб даже заикаться начинает от удивления, а Шон малодушно радуется тому, что знакомство с родителями откладывается еще на пару дней хотя бы.
– Так на ярмарку рванули. Пока вас дождешься… Непонятно, где лазите.
Бабуля включила привычный стервозный вид, ненадолго же ее хватило.
Шон, нахмурившись, смотрит, как Дебби расстроенно поджимает губки, и ему до боли хочется обнять ее. Но, покосившись на вредную бабку, он отказывается от этой идеи и просто переворачивает страницу. И с удивлением смотрит на черно-белую фотку. На которой определенно Деб. И какой-то мужик. Обнимает. А вот еще одна. Тут целует.
И лапа его так прям по-собственнически лежит на талии его малышки. И вот что это, скажите, пожалуйста, за хер??? И как это все, скажите, пожалуйста, понимать???
Деб обращает внимание на его каменное лицо, потом на фотку. И улыбается.
– Это бабушка молодая. С дедушкой. Мы похожи, правда?
Шон переводит ошарашенный взгляд с фотографии на свою невесту, а потом хрипит:
– Да одно лицо, бл*.
И тут же получает по губам охренительно твердой и жесткой ладошкой.
– Не выражайтесь, молодой человек!
Он потирает губы, думая, что рука у бабки крепкая. И понятно, почему ее не сносило отдачей. Там одно железо, походу.
– Прости его, бабушка, он больше не будет, да Шон? – Дебби многозначительно смотрит на него, и Шон кивает. Терпение, терпение. Тут не нервы, а стальные канаты, бл*.
Хотя, с другой стороны, вот когда бы он еще так по губам схлопотал. Новый, охерительный опыт, бл*.
– А чего дед в форме? – он считает, что надо перевести тему на что-то нейтральное.
– Это он перед отправкой во Вьетнам. Последнее фото. Больше я его не видела.
Поджимает губы бабка, и отворачивается. Шон в растерянности. Охереть, как круто тему перевел, супер. Как всегда, Уокер, как всегда… По самые яйца вечно…
– Да, – Дебби успокаивающе гладит бабушку по плечу, – дедушка погиб в семьдесят третьем. Папе было три года. Бабушка больше не вышла замуж.
– Ну хватит, хватит, что опять обо мне?