Она, сидя на ковре среди разложенных книг, читала Хокинга.
— Ого, какой выбор, — он сел рядом и откусил от яблока, которое она грызла.
— Я ничего не знаю о магловской науке, об искусстве. Мне этих пробелов вовек не восполнить.
— А надо ли? Знаешь ли, очень мешает, когда ты прочитал кучу книг и уверен, что волшебство в принципе невозможно. Не знаю, как Снейп переживет такой разрыв шаблонов, — он лег рядом с ней на спину и уставился в потолок.
— Ты говоришь о нем, будто это — не ты, — у нее сегодня были распущенные волосы, одна прядь упала на лицо, она заправила ее за ухо. Джо не удержался, коснулся ее щеки, с удовольствием следя, как теплеет ее взгляд.
— Я — не он. Но я готов… я готов стать им. Знаешь, дел у меня оказалось куда как меньше, чем я ожидал. Вот что значит правильная организация. Несколько часов — и все улажено. А если что-то забыл, значит придется Снейпу напрячься.
— Ты говорил… что через несколько дней.
— Если я буду ждать, я передумаю, — он закрыл глаза и глубоко вздохнул. — Я думаю, что и сам знаю, как вернуть воспоминания. Это окклюменция, так? В ней дело? Снейп — талантливый парень, хоть этого у него не отнять. Черт, — он встал и отвернулся, чтобы она не видела его страха, не видела его сомнений, его неуверенности. — Не будем тянуть.
Она села по-турецки, держа спину неестественно прямо и сжав губы в тонкую полоску.
— Хорошо. Все равно один вечер ничего не решит. Ты прав, ты сам выстроил стену, сам закрыл все воспоминания, разом. Эту стену можно пробить, но ее проще просто убрать, тебе самому, — она перевела дыхание. — Ты готов?
— Вполне, — он подал руку Гермионе, помогая ей подняться и тут же поцеловал, без страсти, так, как целуют того, кого любят давно и сильно.
Стоять рядом, обнявшись, зная, что произойдет через минуту, было невыносимо. Гермиона отошла к окну.
— Тогда начнем.
Джо кивнул и закрыл глаза.
====== Интерлюдия. Знакомьтесь, Джо Блэк ======
Май-декабрь 1998 года
1.
Темнота раскололась. Наполнилась звуками. Светом. Болью.
Два пятна. Лица.
Слова выплывали неохотно. Смысл ускользал.
— ...и задержите дыхание, я выну эту штуку из вашего горла. На счет “три”...
Три? Раз-два-три...
Боль. Воздух. И снова все плывет. Опять темнота, раскалывающаяся на части. Свет, цвет, звуки.
Звуки складываются в слова, значения которых пока ускользает.
— ...жите, сколько пальцев я вам показываю?
Что? Пальцы?
— Два...
Боль. Кашель. Спазм. Боль. Вода.
— Это пройдет. Ничего, все будет в порядке. Я зайду немного позже.
И снова темнота.
Звуки. Голос. Песня. Свет. Цвета. Солнечный свет.
— Оу! Вы очнулись! Классно! Позову доктора Шелдона, он с вами носится, как курица с яйцом, будет рад до ус... короче, будет рад. Я сейчас.
— Стойте... — горло царапает боль, но спросить важнее. — Подождите... Где я? И... кто я?
Первые два дня после того, как он пришел в себя, бодрствование не слишком отличалось от сна. Сны, или скорее — видения, неясные, муторные, изматывающие, прерывали медсестры и врачи. Общение с ними не слишком отличалось от общения с теми, кто приходил к нему в темноте. Позже он списывал это на действие лекарств, которые ему давали в каких-то невероятных количествах.
На третий день стало легче, не то, чтобы сильно, но сны, похожие на наркотический бред, прекратились — словно отрезало, и он проснулся чуть более бодрым, чем обычно. Девушка с розовыми волосами, не переставая болтать, сделала ему укол и вместо того, чтобы уйти, стала поправлять трубки, идущие от запястий к монитору, стоявшему рядом.
— Как вы, сэр? Меня зовут Прюденс, я работаю сегодня, а потом через два дня. График — не дай Бог никому, но пока — так. Ладно, я разве жалуюсь? Денег платят столько, что ординаторы завидуют, а ответственности меньше. Вот Шелдон....
Она говорила и говорила, он закрыл глаза, жаль, не было пока сил заткнуть уши.
Ее слова лились потоком, из которого он мог выхватить и понять только часть, и неотступно билось в висок: “Кто я?” Этот вопрос все сильнее его беспокоил. Кто он и как оказался здесь. Больница. Он знал — что такое больница, он знал, что он мужчина, а перед ним — женщина. Он мог с легкостью вспомнить названия цветов и счет до десяти, и он помнил, что каждый человек имеет воспоминания. Так куда же делись его?
— Сэр, я включу вам телек, ладно? Вот так... Хоть чуть-чуть повеселее. Вы о себе что-то вспомнили? — она воровато покосилась на дверь, — придет Шелдон, будет вас пытать. Он уверен, что может вылечить всех. Тоже мне — целитель нашелся. Но это пройдет, это всегда проходит. Ну ладно, пока мне не влетело, я пошла. Вы, сэр... вы вот на эту кнопку нажмите, если что... — и она, всунув ему в руки какую-то штуку, ушла.
По телевизору (а он-то все гадал — что это за черный ящик висит напротив кровати!) мужчина с серьезным, вытянутым лицом говорил о мировой угрозе, о цене на нефть и прочих вещах, которые, по-видимому, были очень важными. Наверное.
Он застонал. Он словно стоял перед стеной, которая отгораживала его от прошлой жизни.
Кто же он? Кто?
— Я вижу, вы уже смотрите телевизор, мистер незнакомец? — в палату влетел — полы халата развевались как крылья — молодой человек. — Шелдон. Доктор Шелдон. Ваш лечащий врач. Ну что? Вспомнили — кто вы и откуда?
Он отрицательно покачал головой.
Шелдон едва заметно нахмурился, отобрал у него штуку, которую оставила розововолосая девушка, направил на телевизор и тот погас. Ясно, эта штука для управления телевизором. Хорошо.
— Ничего. Давайте последовательно. Знаете, укус змеи в Лондоне — это что-то из ряда вон. Да еще такие раны! Кто, интересно, вас так пожевал? Неудивительно, что у вас такой шок. Но я надеюсь, это скоро пройдет! Итак, — он подвинул к кровати стул спинкой вперед и оседлал его, — давайте начнем... Ваше имя, сэр?
— Не помню.
— Тогда я буду называть тебя Джо, нормально?
— Да.
— Сколько тебе лет.
— Я не помню.
— Какой сегодня год, месяц?
— Тысяча девятьсот... — он наморщился, — нет, не знаю.
— Дважды два?
— Четыре.
— Вот видишь! — воскликнул Шелдон, словно это хоть о чем-то говорило. — Что-то ты помнишь! Давай-ка прошвырнемся по школьной программе.
Говорить было больно, но Шелдона это не смущало — он заявил, что связки не задеты, трахея цела — теперь, и все будет прекрасно, если понемногу говорить. “Немного” оказалось очень долгим, и когда Шелдон ушел, Джо чувствовал себя так, словно только что прошел путь от Лондона до Рима и обратно, но зато какие-то знания всплыли в памяти. Правда, были они разрозненные и неполные. Математику он знал в пределах арифметики, литературу почти не помнил, правда смог прочитать (с заминками) пару сонетов Шекспира. Химия — ноль, зато ботаника — очень даже неплохо. Физика — нет, совсем, а вот английский — превосходно. География, по словам Шелдона “на троечку”, ну и пусть. Шелдону, похоже, нравилось гонять пациента, ему было любопытно, как бывает интересно зевакам на ярмарках. Кстати, вот о том, что бывают ярмарки, он помнил, зато о телевидении знал очень мало, считай — ничего, какие-то банальные (по словам Шелдона) области жизни были залиты такой же непроницаемо черной краской, как и воспоминания о собственной личности.
Стемнело, несколько раз приходила санитарка и с бесстрастным лицом подсовывала под него судно. Это было чертовски унизительно, но его попытки хоть как-то отлепиться от кровати пока успехом не увенчались: голова тут же начинала кружиться и руки мелко противно дрожать. Надо было набраться терпения... Интересно, раньше он был терпеливым человеком?